Чайник вскипел, Катя машинально сполоснула чашки и налила заварку. Кто-то уже побывал в столовой с утра, заварочный чайник был теплый.
– Он всегда любил крепкий чай, прямо рубиновый, и сахар мелко наколотый, и лимон чтобы на блюдечке нарезан был… – пробормотала Инга.
Катя встрепенулась – именно такой чай любила ее мама. И сама она тоже – только черный, крепкий, с сахаром вприкуску… Что же тут удивительного, они ведь все родственники…
– Вы не поймите меня превратно, – начала она, осторожно подбирая слова, – сейчас очень трудно найти работу по моей специальности. Библиотеки закрываются – люди предпочитают обходиться Интернетом. У меня и так с заведующей не слишком хорошие отношения, а если она застанет меня в рабочее время распивающей чаи…
– Короче, вы хотите, чтобы я поскорее ушла? – спросила Инга звенящим голосом.
– Да, но прежде скажите мне, что же вам нужно? – Катя постаралась смягчить свои слова улыбкой.
– Это было давно, почти десять лет назад, – заговорила Инга, отхлебнув чаю и невольно поморщившись, очевидно, чай был слишком горячий. – Мы тогда почти три месяца провели в тайге, ушли очень далеко от жилых мест. Партия оказалась небольшая, сплоченная, все знали друг друга давно, в коллективе обходилось без всяких трений. Иначе нельзя, когда далеко ходишь. Ну, про работу я вам рассказывать не буду, про свою жизнь с Володей тоже, это вам неинтересно. Мы тогда уже не скрывались, жили вместе в одной палатке.
И работал у нас техником тогда один такой… Алик Кривцов. Очень он похож был на вашего друга, я, когда увидела его вчера, так и обомлела. Был он из местных, говорил, что родителей его когда-то давно сослали в эти края, он тут и родился. А когда вырос, уезжать никуда не захотел, тут и работал, вот в партию нанялся. Интересный был парень, за мной пробовал ухаживать, все рассказывал про какие-то древние племена, которые когда-то давно жили в этих местах. Или набегали из степей, я не очень слушала. Однако рабочие наши и проводник, охотник местный, говорили, что не таежный этот Алик человек, дескать, местных уроженцев сразу отличишь, их тайга как своих принимает. А Алик здесь – чужой, не любит его тайга. И он ее не любит, может зверя или птицу убить без большой надобности, дерево срубить…
– Однако, – не удержалась Катя, – сами же говорили, что с вами проводником шел охотник. А если охотник, то тоже зверей убивать должен. Иначе что это за охота…
– Оно-то правильно, однако настоящий охотник убивает, только если нужно. Или в порядке защиты. Если медведя или волка, к примеру, повстречает, то пытается с ними мирно разойтись, косулю не тронет, если мясо есть. А на пушнину бьет зверя только зимой, когда сезон. И бьет аккуратно, с одного выстрела. А этот Алик просто так ружьем баловался – то птицу убьет, то белку…
Катя пожала плечами и, в свою очередь, отхлебнула чаю. И сморщилась, как будто проглотила полынную настойку или целый пузырек хлористого кальция. Чай имел совершенно ужасный вкус, и Катя поняла, что баба Зина опять добавила в заварку имбирь. Она где-то вычитала, что свежий имбирь снижает уровень сахара в крови, и теперь, вместо того чтобы есть поменьше шоколадных конфет и сдобных булочек, пихает в заварочный чайник подозрительного вида корешки. Причем делает это тайно, пока никто не видит, потому что сотрудницы ругаются – мало кому нравится пить вместо чая отвар, напоминающий своим запахом воду для умывания. Судя по выражению лица Инги, та чувствовала то же самое, но не посмела критиковать чужой чай.
Катя уставилась на свою визави с подчеркнутым вниманием, Инга поняла ее взгляд правильно и торопливо продолжала:
– Вот дело уже к осени шло, погода испортилась, дожди, холодно стало. Мы все измучились, Володя скомандовал сворачивать лагерь и к дому двигаться. Хотели до речки дойти, а там на плотах сплавиться до жилья. Вот в последний день пошли мы с ним вдвоем, да еще Алик с нами, а остальных оставили собираться. Проводник тогда ногу повредил, хромал сильно, мы его брать не стали. И не то чтобы заблудились, но задержались сильно, дали большой крюк, чтобы болото обойти. Пока по кустам продирались, уже начало темнеть. Володя говорит – не дойти нам до лагеря, далеко очень, придется здесь ночевать. А сам странный такой, все смотрит вокруг, головой вертит. Потом говорит – надо идти вдоль этого ручья, потом в горку, там место хорошее для ночлега, я знаю. Ну, я ему доверяла безоговорочно, Алик тоже послушался.
Прошли немного, уже стемнело, и видим вроде как поляну, а на ней хижину. Тишина такая вокруг, я думаю, что никого давно нету здесь, но все равно лучше под крышей ночевать, чем под открытым небом в тайге. Поляна оказалась большая, там еще помост был, из бревен сколоченный, и дерево посредине. А на дереве, в полутьме даже видно, висят тряпочки какие-то и кости.
– Человеческие? – с усмешкой спросила Катя.
– Нет, что вы! – Инга предпочла не услышать в ее голосе сарказма. – Мелких каких-то зверьков. Подходим мы ближе, Алик было за ружье схватился, а Володя говорит, опусти, тут зверей бояться нечего, не ходят в такое место дикие звери. Это, говорит, жилище местного шамана, а они умеют с дикими зверями в мире жить. И мы, говорит, должны шамана уважать, и ружье на него ни в коем случае не наставлять, не обижать человека.
Да нет там никого, я шепчу, уже лет сто никто не живет, видно же! Володя мне и отвечает так же шепотом, что сто не сто, а лет десять уж точно. А у самого глаза блестят, и поняла я, что он про это место что-то знает. И вдруг дверь этой избушки открывается, и выходит к нам навстречу человек. То есть если бы Володя меня не поддержал, я бы от неожиданности тут на поляне прямо и завалилась. На него смотреть страшно, до того чудной. Волосы косматые, но не седые, черные, на голове не то шапка, не то просто кусок рысьей шкуры прямо с головой, на шее амулеты всякие, ожерелья – из кости, из зубов звериных, просто из ремешков кожаных. Штаны тоже кожаные, на ногах – ичиги.
– Что такое ичиги? – невольно спросила Катя.
– Такие сапожки короткие, мягкие, без подошвы. В общем, самый настоящий тунгусский шаман, или еще какого племени, я уж не стала уточнять. Володя мне и говорит тихонько, что они так и живут в лесах, и очень их местные жители почитают, потому что умеют шаманы с духами разговаривать.
В закуток заглянула баба Зина и разочарованно вздохнула – она-то хотела после трудов праведных еще раз попить чайку, да вот место занято. Катя наградила ее зверским взглядом и показала на заварочный чайник. Баба Зина скорчила гримасу и исчезла.
– Ну, подошли мы, поздоровались. Володя знал немного слов по-местному. Поговорили, шаман нас в жилище свое пригласил. Там тоже все чудно, висят разные вещи, куклы плетеные, фигурки, из кости вырезанные. Еда какая-то варится в большом котле, как будто шаман гостей ждал. Так и есть, говорит он по-русски, я знал, что вы придете. Я удивляюсь, только молчу. Кстати, шаман оказался довольно молодым человеком, не то что глубокий старик. И речь правильная, грамотная. Заметил он мое удивление и сказал, что несколько лет в городе прожил, учился даже в институте. Я по-прежнему молчу – неудобно спрашивать, как человек после городской жизни до такой дикости опустился. Володя только руку мне жмет – мол, правильно себя ведешь, поменьше расспросов.
