– Ни хрена подобного.
– Ты серьезно?
– Чертовски серьезно. Он сказал, что тебе надо пройти по коридору, – Макс указал в сторону другого выхода из зала, не того, через который вышел Джонни, – и идти в «Нептун».
Я застонал, откинувшись в кресле. Хотя этот клуб производил впечатление лучшего в городе – и в любом другом месте, – в списке занятий, которым я хотел посвятить этот вечер, лэп-дэнс в исполнении случайной лас-вегасской танцовщицы котировался не намного выше, чем испорченные суши и сильное отравление.
– Просто иди по коридору, побудь нормальным мужиком и позволь какой-нибудь крошке попрыгать на тебе и потереться о твою шишку. – Макс уставился на меня, сузив глаза. – Что за дерьмо! Ты что, обделался? Это же твой мальчишник. Будь мужчиной, каким ты был когда-то!
Я внимательно посмотрел на него, удивляясь, почему он так стремится согнать меня с моего кресла, при этом не проявляя ни малейшего желания встать со своего.
– Разве Джонни не выделил комнату и тебе? Ты что, не заказал себе лэп-дэнс?
Он засмеялся, поднес скотч в губам и пробормотал:
– Это лэп-дэнс, Бен. А не визит к проклятому дантисту.
– Засранец. – Подняв свой стакан, я уставился на прозрачную жидкость. Соглашаясь на все это, я знал, что здесь будут женщины, спиртное и, вероятно, кое-какие занятия на грани дозволенного, но правда заключалась в том, что Хлоя это тоже знала. Она велела мне развлечься, и в ее глазах не мелькнуло ни тени беспокойства или недоверия. У нее не было на это причин.
Я поднес стакан к губам, осушил и проворчал: «К черту!» – перед тем как встать и направиться на выход.
Мои компаньоны оказались на удивление воспитанными и не стали сопровождать мой уход комментариями, но двигаясь к коридору слева от главной сцены, я все равно спиной чувствовал их внимание.
Сразу за дверью черный ковер сменился ярко-синим, а само помещение показалось еще более темным, чем главный зал. Стены были бархатно-черными, и маленькие хрустальные лампочки в них едва давали света, чтобы видеть дорогу. По одну сторону длинного коридора находились двери с названиями планет: «Меркурий», «Венера», «Земля»… В конце коридора у двери с надписью «Нептун» я поколебался. Женщина уже внутри? Что меня ждет – кресло или, хуже того, кровать?
Изукрашенная дверь была тяжелой, словно в старинном замке или, черт возьми, в подвале, где расположена какая-нибудь эротическая темница в готическом стиле. Чертов Макс. Я вздрогнул и повернул ручку, облегченно выдохнув, когда обнаружил, что внутри нет ни железных крестов, ни наручников, ни женщины – только длинная кушетка, в центре которой маленькая серебряная коробочка. К коробочке была привязана шелковая красная лента с белой карточкой, на которой было аккуратно написано: «Беннетт Райан».
Прекрасно. Случайная лас-вегасская танцовщица уже знает мое имя.
В коробке лежала черная атласная повязка на глаза и длинная узкая полоска бумаги со словами: «Надень это», написанными черными чернилами.
Мне надо надеть повязку ради лэп-дэнса? В чем смысл? То, что я не хотел его сегодня, не означало, будто я не в курсе, как это бывает. Если только формат не изменился за последние несколько лет, он подразумевал, что ты смотришь, а не трогаешь. Что, черт возьми, я должен делать, если у меня на глазах будет повязка, когда она войдет? Я был чертовски уверен, что трогать ее я не буду.
Я положил полоску ткани на кушетку, проигнорировав ее, и уставился на стену. Шли минуты, и с каждой из них я все сильнее убеждался в том, что нет способа заставить меня надеть чертову повязку.
Во мне поднималось раздражение. Оно гудело, ревело, вздымалось волной и полыхало. Закрыв глаза, я сделал три глубоких вдоха и потом осмотрелся более внимательно. Комната напоминала скорее шикарную раздевалку в дорогом бутике, чем место, где мужчины занимаются тем, что, как я полагал, заходит куда дальше, чем просто танец. Я провел ладонью по мягкой коже кушетки и только тогда заметил вторую записку, лежавшую в коробке под повязкой. Тем же почерком на толстой бумаге было написано: «Надень чертову повязку, Бен, не будь идиотом».
Чертов Макс. Мне что, придется сидеть тут взаперти, пока я не надену повязку и не покончу с этим? Со стоном я поднял черную ткань, обернул вокруг головы и на долю секунды заколебался, перед тем как завязать ее. Я уже строил планы, как отыграюсь на Максе. Он знает меня дольше всех, не считая членов семьи, и он в курсе, как я ценю верность и контроль. Попросить меня прийти в эту комнату и завязать глаза, не зная, что происходит? Что за говнюк.
Я прислонился к стене и раздраженно ждал, и мои уши начали улавливать звуки, которые я раньше не замечал: монотонную пульсацию музыки в других помещениях, осторожные хлопки закрывающихся и открывающихся тяжелых дверей. А потом я услышал, как ручка двери в моей комнате поворачивается и дерево нежно скользит по ковру.
Мое сердце заколотилось.
Я почувствовал аромат незнакомых духов, и моя спина напряглась от дискомфорта. Я чувствовал только запах и понятия не имел, кто здесь, и мне было неприятно от того, что я не могу ничего видеть. Женщина что-то делала у стены: я услышал шорох, слабый щелчок и затем комнату наполнила спокойная ритмичная музыка.
Теплые нежные руки взяли меня за запястья и ласково, но умело расположили мои ладони по обе стороны от моего тела. Не трогать? Да без проблем.
Я неподвижно сидел, а она скользнула мне на колени, ее дыхание пахло корицей, бедра терлись об меня, руки прижимались к груди. Так вот как это будет: я посижу с повязкой на глазах, она станцует на мне, а потом я уйду? Я постепенно начал расслабляться. Женщина двигалась на мне, ее бедра терлись о мои, руки гладили мне грудь. Я чувствовал ее тело, поэтому повязка на глазах теперь не казалась такой уж нелепой, но если бы я был любителем этого дела, меня бы раздражало, что мне не дают все рассмотреть.
Но, наверное, Макс знал, что это единственный способ сделать данный эксперимент менее раздражающим для меня. При мысли об этом желание наподдать ему под зад стало чуть-чуть меньше.
Танцовщица терлась об меня, ритмично покачивая бедрами в такт музыке и описывая круги. Она откинулась назад, вцепившись в мои плечи, чтобы сохранить равновесие, и я почувствовал всю ее тяжесть на своих бедрах, она прижалась промежностью так близко к моему члену, что я попытался как можно аккуратнее отодвинуться хотя бы на дюйм в глубь кушетки. Потом она снова села ровно, и ее грудь скользнула по моему торсу. Шеей я чувствовал ее дыхание, теплое и нежное, и хотя оно не было неприятным, я испытывал все большую неловкость. Мои первоначальные опасения, что мне придется смотреть ей в глаза, улыбаться или притворяться, что я здесь по собственному желанию, испарились, и вместо этого я отметил, что этот танец не для меня и не для нее. Она наверняка получит только деньги и ничего более, а мне благодаря повязке на глазах не придется изображать удовольствие. Я поймал себя на том, что пытаюсь прикинуть, сколько осталось до конца песни. Мелодия была незнакомой, но структура понятна, и я облегченно выдохнул, когда она устремилась к предсказуемому финалу. Оседлавшая меня бедняжка начала замедлять движения, положив руки мне на плечи.
