В бывшем пулеметном окопе командира увидели и посторонились, давая возможность ему свалиться не на головы, а на землю. Он прыгнул вниз, и как раз вовремя, потому что и земля, и камни задрожали от сразу нескольких одновременных взрывов. Осколки, как в просторечье называют поражающие элементы, со свистом пролетали над камнями. Но летели они туда, куда и следовало, со склона в сторону тропы, и иссякли быстро. Мины свое дело сделали. Не было слышно ни одного стона, значит, не было необходимости в самом неприятном действии, в добивании раненых, которых оставлять здесь нельзя. Дело было сделано…
— Салман! — позвал голос Лесничего.
Майор опасливо высунулся из-за камней, осмотрелся. Лесничий стоял с тремя своими бойцами и махал рукой. Цхогалов выбрался из окопа, за ним следом выбрались и его спецназовцы. Подошли к «волкодавам».
— Все кончено, — сообщил Лесничий.
— Раненых не осталось?
— Семь штук МОН-200 выставили. Больше шести тысяч осколков. Какие тут раненые могут быть!
Он выглядел серьезным и даже злым. По крайней мере, безжалостным. Наверное, это правильно, подумалось Салману. К врагу следует быть безжалостным. Не убьешь ты, убьют тебя. Хотя сам он чувствовал боль за свой народ. Народ не такой и большой по численности. И каждый убитый — это пришедшая боль утраты в чеченских домах. Но он тут же одернул себя. А живой бандит — это боль утраты во многих чеченских домах. Жалость здесь неуместна.
— Несите мукаддама! — приказал Лесничий своим людям. И тут же протянул Цхогалову пачку документов, как понял майор, принадлежащих сирийцу.
— Здесь и личные, и накладные на поставку ракет для «Градов» и мин для минометов. Предоставь все это в штаб. Там должны правильно отреагировать. Поставки, кстати, действительно производились, хотя и не в таких количествах. Они должны быть зарегистрированы беспилотниками. И даже есть дополнительный заказ на поставку уже в новое место. Такая поставка обычно следует после наступления. Это говорит о том, когда сирийская армия планирует начать наступление, которое следует опередить. Опережение, как правило, бывает успешным, если опережают со своим наступлением на сутки. Если наступление пойдет по свободным и ослабленным направлениям, то сирийская армия будет вынуждена отвести войска и с усиленных участков, опасаясь, что они попадут в окружение. Это необходимо довести до начальника штаба. А дальше пусть он твои мысли выдает за свои соображения. Это будет даже лучше. Теперь, когда джамаат уничтожен полностью, твоя миссия здесь закончена. Наверное, можешь отбыть, куда требуется.
— Остался еще эмир Дуквахов… И часовой в блиндаже джамаата…
— Дуквахов, я думаю, к этому времени уже уничтожен. Его уничтожение взял на себя некогда лучший снайпер спецназа ГРУ. И еще несколько снайперов ему помогают. А с часовым в блиндаже ты сам разберись.
— Вот после этого я смогу с чистой совестью отправиться домой. Через Турцию выбираться мне не слишком хочется, поэтому, думаю, как только вы захлопнете крышку своего котла, я со своими людьми сдамся в плен. Не знаю только, к кому обратиться, когда меня закроют в камере…
— В разведуправление корпуса. Там о твоей миссии знают, и сегодняшнюю операцию прорабатывали вместе с нами. А сейчас поторопись. Джамаат погиб на минном поле. Ты вернулся с остатками, с теми людьми, с которыми шел впереди, и миновал гряду камней, которая тебя и прикрыла от осколков. Поспеши доставить документы и данные в штаб.
— А зачем вся эта возня с телом мукаддама?
— Если начнется наступление, послезавтра днем это будет уже территория «Джабхат-ан-Нусры». Кто-то может и полюбопытствовать, что здесь произошло. Поторопись…
Возвращалась группа уже не ползком, а сначала просто перебежала часть пути, а в завершение его пошли пешком. Снова точно так же передвигались между высотами по низинам, никому не видимые. Благополучно миновали передовую линию окопов, где их встретил тот самый часовой, который и провожал. Тогда он, как сам сказал, только-только заступил на пост, сейчас ждал смены. Значит, весь выход группы Салмана занял не более двух часов — часовые меняются через два часа. Цхогалов рассчитывал, что часовой уже сменился, а новый, который не видел, какой состав выходил в разведку, не должен был задавать вопросов. Но на посту оказался еще не сменившийся старый.
— А остальные где? Идут позади? — поинтересовался часовой.
— Лежат позади… — мрачно ответил Олхазар Абдулрахимов.
— На минное поле попали… — смягчая разговор, ответил Цхогалов. — Только мы и остались, кто первыми шли. Успели за скалу свернуть, когда громыхнуло…
— Ага… Я слышал взрывы. Много взрывов было… — подтвердил часовой. — Даже небо посветлело.
— Вот-вот, — кивнул майор и сразу направился к блиндажу чеченского джамаата. Пройти требовалось каких-то двести метров. Эти метры были пройдены быстро, но, к удивлению Салмана, часовой их не окликнул. Цхогалов всегда гордился чеченцами как хорошими воинами, и не слышал еще ни разу о случае, когда часовой спал на посту. Но того не было на месте, и это вызвало тревогу. Салман первым спрыгнул в окоп, ведущий к двери блиндажа. Блиндажи менялись часто, а эту дверь джамаат возил всегда с собой, устанавливая на каждый новый блиндаж. Она стала у чеченцев своеобразным талисманом. Сейчас дверь была слегка приоткрыта. Это тоже Салману не понравилось. Направив ствол автомата прямо на дверь, он дал знак своим спецназовцам рассредоточиться и ударил в нее ногой. Она едва не вывалилась, но не открылась, как должна была бы, полностью. В ответ на удар изнутри послышался стон. Салман, не колеблясь, протиснулся в образовавшуюся щель между дверью и дверной коробкой, не думая о том, что оттуда может прозвучать автоматная очередь. Однако никаких выстрелов не было. На земляном полу кто-то лежал и стонал. В блиндаже было темно, и, прежде чем наклониться над лежащим, Салман прошел к столу, чиркнул зажигалкой, запалил светильник и повернулся. На полу в луже крови лежал Мади Муратов, самый молодой моджахед джамаата. Широко раскрытые глаза смотрели на Салмана с болью и надеждой.
— Что случилось, Мади? — спросил майор, приподнимая раненого и усаживая его спиной к стенке.
В блиндаж вошли один за другим еще трое спецназовцев.
Муратов зажимал двумя руками живот, но видно было, как из-под пальцев хлещет кровь. Салман понял, что помочь Мади невозможно. Потеря крови слишком велика. Но раненый был еще в сознании, и спросить его требовалось.
— Кто тебя?
— Эмир…
— Дуквахов? — с удивлением переспросил Цхогалов. — Не может быть! Как это случилось? За что он тебя так?
Голос Мади был предельно слаб, слова с трудом можно было разобрать.
— Я на посту был, когда он пришел. Сказал, кое-что забрать из рюкзака хочет. Зашел в блиндаж. Его долго не было, поэтому я тоже зашел. Смотрю, он в чужом углу на коленях стоит. В твоем рюкзаке, Салман, копается. Я и сказал, что это рюкзак Салмана. Тогда эмир встал, шагнул ко мне и ударил ножом. Больше ничего не помню… Упал сразу… — Мади закрыл глаза. Рассказ отнял у него много сил.
