– Может осматривал, он же врач – неуверенно предположил я, не в силах поверить в худшее.
– Другие никогда так не делали. Он делал. И не только мне.
– А кому ещё?
– Знаю только Лизу. Лизу Усачёву. Диагноз – синдром Дауна.
– И как ты узнал, что он ей что-то делал.
– Она сказала. Не словами.
– Это как? Нарисовала что ли?
– Показала. В голове.
Я нахмурился. Он что, мне про телепатию втирает?
– Ты хочешь сказать, она передала тебе свои мысли?
– Да. Часто встречался с ней. В больницах, в коридорах. Друг.
И вот как относится к такой информации? Имбецил говорит, что доктор его развращал… И девочку даун, его подружку, тоже. При этом, между собой они общаются телепатией… Бред какой-то.
Внезапно, боковым зрением я что-то заметил. Что-то, чего ещё мгновенья назад не было. Тело опережало мысли, я резко развернулся. Внутри всё оборвалось, из груди вырвался короткий вскрик, инстинктивно отпрянув, свалился с дивана и прямо так, не вставая, ползком попятился назад. Остановился я, лишь уперевшись спиной в стену.
Причиной моей столь бурной реакции оказалась девочка. Да, да, обычная девочка лет восьми-девяти. В простом сереньком платьице и серых же колготках. С житкими, коротко-стриженными светлыми волосами и нелепом красном бантике на макушке.
Она скромно пристроилась на краешке дивана с которого я грохнулся. Абсолютно прямая спина, сложенные на коленях тонкие руки. На лице спокойствие.
Казалось бы, чего бояться? Но! Но, эта, мать её девочка, появилась из неоткуда. Кабинет в который я жаждал попасть, находился в торце небольшого коридорчика – этаком закутке. С одной стороны единственная дверь, с другой стена и поворот в основной коридор клиники тянущийся через весь этаж. Два диванчика друг на против друга и приставленные к ним журнальные столики, на стенах фото-пейзажи в рамках. ВСЁ! Подойти ко мне незаметно в этих условиях – было просто не возможно!
– Лиза Усачёва привет! – обрадованно сказал мой давешний собеседник.
– Привет Сергей Спиридонов, – ответила ему девочка.
– Ты его напугала. Ты обещала никого не пугать…
– Не хотела.
– Она не хотела – это имбицил повторил уже для меня.
Я неуверенно кивнул в ответ.
– Сергей Спиридонов сказал тебе правду, – не давая времени мне опомниться и прийти в себя, заявила Лиза. Она повернулась ко мне, и я смог разглядеть её лицо. Чуть раскосые глаза, курносый носик, тонкие бровки-домиком, слегка приоткрытый рот. С виду обычный – ребёнок.
– Я не…
– Доктор плохой, – продолжила она, не обращая внимание на мои потуги выдавить из себя нечто связное. – Он поступал с нами плохо. – И не только с нами. Ещё четверо о ком знаю.
– Да, – подтвердил Сергей, – плохо. Неправильно.
– Хорошо, то есть… – я окончательно растерялся, – в смысле, хотел сказать, что верю вам.
– Он верит, – эхом откликнулся Сергей.
Девочка наклонила голову на бок и некоторое время пристально меня рассматривала. Потом выпрямилась.
– Да, сейчас верит, – подтвердила она, а в следующее мгновенье исчезла. Прямо как мой дед, накануне вечером. Была и не стало.
– Пока, – проговорил её приятель. За время разговора он так ни разу и не взглянул ни на неё ни на меня. Я осторожно поднялся на ноги, отряхнул брюки, выпрямился.
– Какая-то очередная шиза, – пробормотал я себе под нос, растерянно озираясь.
– Ты бы лучше их послушал, – Семён появился из-за угла коридора и на корню пресёк мои попытки спокойно обдумать всё произошедшее. – Они не врут.
– Твоих рук дело?! – сразу вскинулся я. – Ты всё подстроил?
– Отнюдь, – он как ни в чём не бывало, прислонился плечом к стене и скрестил на груди руки. – Я, чтоб ты знал, не имею никакой власти над духами.
– Так она умерла?
– Да. Умерла, – влез в разговор Сергей, продолжая пялиться в стену.
– Лет десять назад, – кивнул Семён. – Ей тогда двенадцать было. Забралась на крышу и спрыгнула.
– Почему?
Семён пожал плечами.
– Не знаю.
– Она устала, – проговорил Сергей.
– От чего?
– Устала бояться.
– Объясни, – попросил Семён. Похоже он действительно не знал.
– Бояться приёмов у него, – парень кивнул на дверь психиатра. – Бояться, что все узнают. Что будут смеяться. Дразнить…, ещё больше. Что заберут от мамы. Бояться за маму. Он говорил, что если кто узнает, родителей посадят в тюрьму, а детей в приют… Мне тоже говорил. Она устала.
Он умолк. Меня передёрнуло. На мгновенье я представил себя на месте этой бедной девочки. Какая тёмная и беспросветная у неё была жизнь…
– А ты?
– Я тоже устал. Я тоже хотел. Но бабушка перестала водить к нему. Стало лучше. И я не стал.
– Погоди, погоди, – зачистил я лихорадочно соображая, – но ты сейчас здесь?! Ты рядом с его кабинетом. А твоя бабушка…
– Нет. Не здесь.
– Но…
– Антон, не надо, – мягко прервал меня Семён, я с недомумением посмотрел на него, но он проигнорировал мой взгляд, и обратился к парню. – Серёж, тебе пора. Спасибо за предупреждение.
– Да, пора, – легко, согласился тот. Затем встал, повернулся к нам и первый раз за всё время посмотрел на меня. На мгновенье наши взгляды встретились, и через это короткое соприкосновения, я увидел… не знаю как точнее описать, его душу, что ли.
Добрый, несчастный, умеющий ценить крупице радости и счастья так редко выпадающие в его жизни. Переживающий за свою уже совсем старую бабушку и искренне желающий предупредить меня об опасности….
Неожиданно он улыбнулся, как будто обрадовавшись моему пониманию, а в следующее мгновение развернулся и шагнув прямо в стену. Исчез.
– Он тоже дух? Он тоже умер? – поражённо прошептал я.
– Нет. Он жив.
– Тогда как он смог…
– Это был не дух, а осколок его сознанья.
– Чего?! – я почувствовал, что окончательно схожу с ума.
– Не дух, а осколок сознанья оторванный от человека. Со слабоумными такое бывает. Сознанье у них повреждено с детства, и иногда они просто оставляют небольшие кусочки в разных местах. В тех, где они испытывали сильные эмоции. Радость, любовь, страх. Через них они как бы видят что там происходят и иногда могут…
–Хватит, – рявкнул я. – Надоело. Не хочу больше ничего слышать!
– А зачем тогда спрашиваешь?
– Это всё ты подстроил…
