– Не просчитался ли ты, граф! Может, напрасно радуешься – может, перстень, что ты его дочери подарил, в разы дороже лошадей будет?!
Граф уклончиво ответил:
– Не все, милая, деньгами измеряется. Что перстня того касаемо, так матушка поспешила мне ещё осенью того года, что Чесмой отмечен был, при письме своем в дар такой же точь-в-точь прислать, да вон энту трость с компасом вделанным, – Алехан невольно погладил ее рукоять.
– Так матушка твоя знала о твоем подарке, выходит?
– Верю, что нет. Ей сообщили единственно, что перстень пропал, так она поспешила изготовить новый, точно такой же, и просила меня носить на здоровье.
– Прямо арабская сказка, в которую так хотелось бы поверить, – вздохнула Корилла.
– Пожалуй, я соглашусь с тобой, дорогая, в том, что во всём со мною происшедшем на Медитеране, и на Архипелаге, присутствовал этот самый подмеченный тобою дух сказки, в которой всегда много чудес. Что до меня, то я считаю, что наичудеснейшее из чудес – это ты и никто более.
Алехан сделал очередную попытку подняться с кровати, опершись на трость, и вдруг произнес:
– Может, все же что-нибудь откушаем или … – он замялся и, приподняв здоровенную руку, небрежно очертил в воздухе подобие женской фигуры, при этом присвистнул, сопровождая содеянное глупой усмешкой. Казалось, его душа жаждала развлечений, но поскольку найти их в душных комнатах своего палаццо было делом мудреным, ему оставалось только смириться и, лежа на кровати, отпускать свои сальные казарменные шутки по поводу пышных женских форм. Это было его излюбленной темой со времен армейской службы.
Восторги графа Корилла, казалось, пропускала мимо ушей. Она снова внимательно и с интересом оглядела спальню. В каждом предмете мебельного убранства покоев Орлова присутствовала роскошь, отвечавшая образу его жизни последних двух лет. Огромный угловой шкаф в стиле рококо, резные кресла раннего барокко, и, конечно же, элегантная кровать с высоким изголовьем, изящно декорированным мозаикой из пластинок черного дерева и слоновой кости, ставшая будто частью архитектуры стены. Фигурный балдахин довольно витиеватой формы придавал кровати законченный вид.
Корилла перевела взгляд на Алехана. По влажному блеску его глаз она, как всегда, безошибочно догадалась, что «шутки» с Орловым могут вернуть её с удобной кушетки, в точности повторявшей формы короткой полусофы работы известного архитектора-декоратора Блонделя, снова в постель, что никак не входило в её ближайшие планы.
– А почему бы и нет, граф?! – неожиданно произнесла Корилла, перебив очередную шутку Алехана насчет итальянских донн.
– Что ты имеешь в виду, Мария? – прошептал заинтригованный Алехан.
– Почему бы нам вдвоем не откушать чего-нибудь легкого?
– Легкого? – с наигранным возмущением переспросил граф. – Да я так голоден, что подняться с постели уже невмоготу. Если так пойдет и дальше – одни беседы, и всё, то моему спасителю Изотову так весь божий день и придется таскать меня на своем горбу.
– Ну, граф, соберись. Надеюсь, не все силы на меня ушли, – ободряя Алехана, со смехом произнесла Корилла. – Хочешь, я сама помогу тебе одеться?
– Есть кому подсобить, ты сама не забудь принять достойный вид!
Фраза, произнесенная на итальянском, была построена не совсем правильно, но вполне ясно. Корилла уловила иронию в словах Орлова, и улыбка снова появилась на её прекрасном лице.
– Ты как хочешь, граф: чтобы меня одели и сделали твою любимую прическу, или мне послать за париком?
– Я думаю, что все это займет уйму времени и я окончательно потеряю силы и терпение. Сделаем всё проще. Я прикажу накрыть стол на два куверта у себя в рабочем кабинете, а в обеденный зал не пойдем вовсе. Ты надень что-нибудь воздушное, легкое, а волосы оставь, как есть.
– Тогда я думаю, и музыкантов приглашать сегодня нет нужды, – с облегчением вымолвила поэтесса.
– Отчего же? У меня прекрасные музыканты. Я хотел, чтобы ты послушала моего Березовского. В вашей солнечной стране он насочинял такого, что, я уверен, не оставит тебя равнодушной.
– Давай в другой раз, граф, не хочу, чтобы кто-то мешал нашему уединению. Если ноги тебя не слушаются, то надеюсь, беседы ты меня не лишишь?
– Хорошо, – согласился граф, – Стало быть, пусть сегодня будет всё так, как хочешь ты! Только слуг потешных, которых я зазвал вчера, гнать сразу не буду, пускай пока останутся.
Корилла легким кивком головы подала знак согласия.
Слуга без доклада открыл массивную дверь, и Корилла зашла в кабинет Орлова почти бесшумно Она была обута в мягкие летние туфли на низком каблучке. Вышколенные слуги в праздничных венецианских костюмах стояли в нервозных позах полевых сусликов, улавливая в неторопливых движениях своего господина малейшие желания.
Граф не слышал, как дама появилась в кабинете, и продолжал сидеть в фривольной позе беззаботного офицера, задрав ноги, обутые в укороченные сапоги лайковой кожи с серебряными пряжками, на резной стул старинной работы. Он пил вино из большого стакана с медальоном, исполненного в технике межстеклянного золочения. Белое столовое вино было настолько холодным, что толстые прозрачные стенки стакана покрылись испариной.
Поэтесса никогда прежде не была в просторном рабочем кабинете графа и в первый момент была изумлена беломраморным портретным изваянием хозяина первоклассной работы неизвестного мастера, стоявшим на подставке. Благородный лик Алехана, не обезображенный грубым сабельным шрамом на левой щеке, был обращен к поэтессе, и губы как будто улыбались ей. Правильные черты, открытый лоб, четко очерченный рот и гордый независимый взгляд поражали Кориллу схожестью с сидящим пред нею русским богатырем.
В противоположном углу, на стене, рядом с открытой настежь дверью, ведущей в библиотеку, был установлен барельеф не менее тонкой работы, в котором угадывались уже почти забытые поэтессой черты лица Фёдора, сиявшие молодостью и удивительной мужской красотой.
– Граф! – голос поэтессы неожиданно звонко прозвучал в гулкой тишине зала. Не дожидаясь, когда Орлов, сидевший к ней спиной, ответит ей, она продолжила: – Какая прекрасная тонкая работа! Может, это творение французского автора? Ты никогда не показывал прежде мне эти два превосходных портрета.
Орлов поспешил к Корилле и, поцеловав ей руку, ответил без излишних пояснений, будто упоминал имя всемирно известного мастера:
– Да это наш Федот.
– Что за Федот? – рассмеялась Корилла: имя показалось ей чудным.
– Русский резчик по камню и кости, черносошный крестьянин Федот Шубин! Теперь, когда он в Петербург возвратился после учебы, кстати, в Болонье, пошел нарасхват, даже в чести особой при дворе государыни. Я сам лично давал ему рекомендации. Готов побожиться, что говорил я ранее тебе про него, забыла ты, видно! Если не я, так Иван Шувалов тебе о нем, наверное, сказывал.
