Кики подошла и, стянув с Женевьевы слаксы, бросила их на пол позади себя. Потом, чувствуя, что ее вот-вот стошнит, сняла с нее нижнее белье, пропитанное розоватой жидкостью.
Женевьева лежала с закрытыми глазами, уткнувшись головой в подушку.
– Моя бедная малышка, – проговорила она. – Моя бедная малышка.
– Что теперь делать? – спросила Кики.
– Вскипяти воду. – Женевьева говорила, не открывая глаз. – Принеси чистые полотенца. Здесь холодно. Когда ребенок родится, его нужно держать в тепле. Прокипяти ножницы и что-нибудь, чем можно перевязать… О! – Она застонала и снова начала учащенно дышать. – Иди! – выкрикнула она между двумя вздохами – Сделай это!
Кики бегом вернулась на кухню и вытащила из нижнего шкафа огромную кастрюлю для спагетти. Поставив ее под кран, она открыла воду.
– Тим, – произнесла она вслух, – прошу тебя, приезжай. Приезжай скорее. Прошу, прошу, прошу тебя.
Кики рылась в ящиках с домашней утварью, разыскивая ножницы, но ничего не нашла. Она поискала в других ящиках. Ничего. Но на столешнице стояла подставка для ножей, и, вытянув оттуда один нож, она внимательно рассмотрела отполированное лезвие. Оно показалось ей довольно острым. «Что-нибудь, чем можно перевязать…» – сказала Женевьева. Кики поняла, что та имела в виду пуповину, которая связывает утробу матери с пупком ребенка. Где ее перевязывают? Что можно было бы использовать? «Моя бедная малышка», – сказала Женевьева. Кики держалась изо всех сил, чтобы не зарыдать. Как она справится с этим? И как сохранить живым преждевременно родившегося ребенка?
Наполненная водой кастрюля была такой тяжелой, что она едва смогла поднять ее на одну из конфорок старой электроплиты. Она будет закипать целую вечность. Она бегом вернулась в спальню.
Женевьева лежала, опершись локтями о подушки, и снова учащенно дышала, колени у нее были согнуты, а ноги широко расставлены. Кики не знала, куда спрятать глаза.
– Ты в порядке? – спросила она.
Женщина не ответила. Ее тело мгновенно расслабилось, и она закрыла глаза. По щекам текли слезы, а все лицо было пунцового цвета. Кики пошла в ванную комнату и намочила махровую салфетку теплой водой. Сев на край кровати, она промокнула лицо Женевьевы, как обычно делала это своей матери.
– Вода нагревается, – сказала Кики.
– Прокипяти ножницы, – сказала Женевьева.
– Я не могу найти ножниц, но я нашла нож.
– И веревку. Здесь есть веревка?
– Я ничего не нашла, но, может быть, я…
– Твои шнурки.
Кики посмотрела на свои теннисные тапочки.
– Хорошо, – сказала она.
– Оба шнурка. Нам нужны оба.
– Хорошо, – повторила Кики, стараясь говорить спокойно. Свитер Женевьевы задрался ей на грудь, открыв огромный живот идеальной сферической формы. При мысли о том, что ребенок пытается выбраться из этой уютной оболочки, у Кики к горлу подступила тошнота.
– Подложи под меня чистое полотенце, – сказала Женевьева. – Будет идти кровь. Слушай, Спящая красавица, если у меня откроется кровотечение, а нам лучше молиться о том, чтобы так не случилось, тебе придется делать мне массаж матки. В прошлый раз так делали медсестры.
– Как я это сделаю? – Женевьева хотела, чтобы она залезла к ней внутрь и нашла матку?
– Ты будешь массировать живот, вот здесь. – Женевьева положила ее руку на свой огромный живот. – Будешь массировать здесь, чтобы матка сократилась после того, как родится ребенок.
– Хорошо, – сказала она, надеясь, что до этого не дойдет. Она принесла стопку чистых полотенец из чулана в коридоре. Когда Кики подсовывала одно из них под зад Женевьевы, ей в голову пришла одна мысль. – Я вернусь через минуту, – сказала она. В ванной комнате она сняла полиэтиленовую штору и принесла ее в спальню. Женевьева опять застонала, она извивалась. Кики поклялась, что никогда не будет рожать. Ей не хватит сил, чтобы пережить все это. Ей удалось подстелить штору под полотенце, затем она пошла посмотреть, не кипит ли вода.
Вода кипела. Она бросила нож в кастрюлю, потом села на пол и медленно, не спеша, стала развязывать шнурки, как будто боясь вернуться в спальню. Поднявшись, она бросила шнурки в кипящую воду.
– На помощь! – закричала Женевьева.
У Кики не было выбора, и она вернулась в спальню.
– Ты должна принять его, – сказала Женевьева, как только Кики вошла в комнату. – Мне нужно тужиться. Хотя я не знаю, должна ли я уже тужиться. Я не знаю когда. Я не знаю когда.
– Давай я принесу нож и шнурки, – сказала Кики, торопясь снова выйти из комнаты. На кухне она перелила бо`льшую часть воды в таз, потом принесла кастрюлю в спальню и поставила ее на коврик у кровати.
– Ты можешь посмотреть? – попросила Женевьева.
Кики посмотрела у нее между ног.
– О боже! – воскликнула она, одновременно благоговея и страшась того, что видит череп ребенка, растягивающий упругую розовую кожу Женевьевы. – Да. Тебе больно?
Женевьева часто дышала.
– Как… ты… думаешь? – спросила она. – Мне нужно тужиться? Подложи руку под его голову.
Кики положила на кровать между ног Женевьевы руку в перчатке. С каждой секундой кружок окровавленных волосков становился все шире.
– Он идет, – сказала Кики, срывая маску, чтобы было лучше видно.
Когда Женевьева снова тужилась с напряженным лицом, Кики почувствовала в своих руках легкую головку ребенка. Она увидела темечко, потом ушки, но лицо было повернуто вниз, к матрасу. Как же выйдут его плечи? Потом, словно прочитав ее мысли, ребенок повернул голову в ее руках, уткнувшись крохотным носиком в ребро ладони. Его шея на ощупь показалась ей странной, ее пальцы ощущали какую-то выпуклость. Она наклонилась, чтобы получше разглядеть, и через секунду поняла, что это пуповина, дважды обернутая вокруг шеи ребенка. Она чуть не сказала об этом Женевьеве, но решила не пугать ее пуще прежнего. Она сняла перчатку с правой руки, потом подсунула палец под пуповину и осторожно сняла петли с головы ребенка. Внезапно в ее ладони уткнулось сначала одно, потом другое плечо, и ребенок выскочил наружу, на полотенце: он пришел в этот мир.
– Это девочка, – сообщила Кики. «Такая маленькая, – подумала она. – Слишком маленькая. И слишком тихая». – Видимо, теперь я должна перевернуть ее вверх ногами, да?
– Вытри ее. – Женевьева едва могла говорить. – Очисти ей рот.
Прежде чем Кики смогла сделать то и другое, младенец замяукал, как котенок, а потом громко и сильно заплакал.
Женевьева с облегчением рассмеялась и протянула руки, чтобы взять младенца.
– Следует ли мне сначала обтереть ее или что-то сделать с пуповиной?
– Дай ее мне, – попросила Женевьева.
Ребенок был таким скользким. Кики, как могла, вытерла его полотенцем, а потом осторожно подняла и передала в руки Женевьевы. Плач младенца был мощным и ритмичным, и Женевьева начала всхлипывать.
