В предложении спать вместе с ребенком было нечто соблазнительное.
Сначала Кики подумала, что это ужасная идея.
– Я могу перевернуться и раздавить ее, – сказала она, когда Наоми предложила ей это. – Я могу придушить ее.
– Не придушишь, – ответила Наоми. – Так будет лучше для вас обеих.
На следующую ночь Кики размышляла о том, не была ли идея спать вместе с ребенком коварным замыслом Наоми, желавшей, чтобы между нею и младенцем возникла связь. Если так, то она преуспела. Долго ей спать не удавалось, малышка чаще была голодной, чем сытой, и насквозь промочила бесчисленное количество переделанных пеленок Эммануэля. Но когда Кики баюкала и кормила ее, прикасаясь губами к тонким рыжим волосам, ее дурманил нежный, сладкий запах ребенка, наполнявший воздух вокруг нее.
На Далию возвращение Кики произвело большое впечатление, и еще большее возбуждение у нее вызвало то, что та вернулась с ребенком.
– Как ее зовут? – Далия облокотилась о подлокотник кресла-качалки, где Кики кормила младенца.
– Хм… – Кики посмотрела на Наоми, сидевшую на полу с Эммануэлем на коленях и пытавшуюся заинтересовать его кольцом с большими пластмассовыми ключами.
– Душистый горошек, – сказала Наоми.
Далия засмеялась.
– Дурацкое имя, – сказала девочка.
– Не совсем, – сказала Наоми. – Душистый горошек – это цветок, так же как георгин, а именно это означает твое имя – тоже цветок.
– Да? А какой красивее?
– Они совершенно разные, – сказала Наоми. – Георгин – это большой круглый цветок, который, когда распустится, похож на фейерверк. А душистый горошек – нежный кружевной цветок.
– Здорово! – взвизгнула Далия. Она осторожно дотронулась до спинки младенца, а потом посмотрела на Кики.
– Она была у тебя в животике?
Кики снова беспомощно посмотрела на Наоми.
– Да, она была там, – сказала Наоми.
Далия положила голову на плечо Кики, чтобы лучше видеть ребенка.
– Теперь у тебя есть своя влажная кукла, – сказала она.
Кики не могла представить себе, что происходит между братьями и губернатором. У Наоми и Форреста не было телевизора, только маленький транзисторный приемник, который принимал христианскую музыкальную радиостанцию, и все. Ни в одной из машин не было работающего радио.
Она умоляла Наоми позволить ей поговорить с Тимом по телефону. Был ли он все еще в Джэксонвилле? Перешел ли он уже на нелегальное положение?
– Слишком опасно звонить ему по телефону, – сказала Наоми, загружая пеленки в старую стиральную машину темно-зеленого цвета. – Я звонила ему только один раз, потому что у меня не было выбора.
Сняв полотенце с сушилки, Кики сложила его и положила в корзину для белья.
– Дай мне номер, я найду где-нибудь таксофон и позвоню ему, – предложила она.
– Тебе нельзя выходить из дома, – напомнила ей Наоми. Она повернула диск стиральной машины, и та с пыхтением ожила. – Наплюй на него, – сказала она. – Пусть уезжает. У него довольно проблем, и даже если ты еще, возможно, не понимаешь, у тебя тоже.
– Я знаю, – всхлипнула Кики.
– Значит, не валяй дурака. – Наоми сняла с сушилки кучу пеленок и начала складывать их. – Сконцентрируйся на своем будущем, а не на прошлом.
– Каком будущем? – сказала Кики. – Мне кажется, у меня нет никакого будущего. Куда я пойду? Где я буду жить?
– Сейчас ты говоришь прямо как настоящая шестнадцатилетняя сказочная принцесса, – сказала Наоми. – Мы работаем над твоим будущим, поэтому расслабься.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Есть пара вариантов, и мы размышляем над тем, какой лучше выбрать. – Наоми добавила к стопке на сушилке еще одну сложенную пеленку. – Я не собираюсь рассказывать тебе о них до тех пор, пока не решу, что тебе подходит.
– Что ты имеешь в виду под вариантами?
– Места для проживания. Новую жизнь для тебя. Будущее. Не беспокойся, оно у тебя будет.
Бороться с Наоми было бесполезно. Сломать ее было почти невозможно, поэтому Кики продолжала молча складывать белье.
Однажды у нее уже было такое чувство, словно у нее начинается новый этап в жизни, независимо от ее собственного выбора. Это было время потерь, когда будущее представлялось ей неизведанной землей. После смерти матери ей понадобились годы, для того чтобы вернуть себе ощущение благополучия и оптимизма – того оптимизма, который так восхищал Тима. Он снова ускользал от нее, утекал сквозь пальцы как вода, а она пыталась удержать его. Снова на смену ее обычной жизни – работе в ресторане вместе с Ронни, общению с Тимом, ее почти осуществившимся мечтам о колледже – пришло нечто пугающее и неизвестное. Отличие было только в том, что тогда ее вынудила к этому смерть матери. Теперь же она сама себя вынудила.
Через три дня после приезда в дом Наоми и Форреста Кики влюбилась в младенца. Она точно знала, в какой момент изменилось ее чувство и ребенок стал не просто нравиться ей, она полюбила его. Наоми, Форрест и их дети весь день и вечер гостили у друзей, и она впервые с тех пор, как приехала, осталась с младенцем одна. Покормив малышку, она лежала с ней на кровати и изучала ее лицо, внимательно выискивая в ее чертах схожесть с Женевьевой. Она гладила пальцами маленькую ручку и запястье, и вдруг младенец ухватил Кики за палец своей крохотной совершенной ладошкой. Серо-голубые глаза смотрели на Кики так, как будто действительно видели ее и следили за ее взглядом. Прошла минута. Две минуты. Возможно, дольше. Достаточно долго для того, чтобы сердце Кики дрогнуло.
– О, Душистый горошек, – прошептала она, наклонив голову и целуя малюсенькую ладошку, державшую ее палец. Неужели врожденное материнское чувство настолько сильно, что никогда не беременевшая шестнадцатилетняя девочка способна испытать его?
У обеих не было матери. Они были одинокими сиротами, которые просто пытались выжить.
Но, в отличие от Кики, у малышки был отец.
Когда Кики посреди ночи кормила ребенка и обе они были слишком уставшими и слишком взволнованными для того, чтобы заснуть, она попыталась обдумать способ передать младенца губернатору, который не обсуждала с Наоми и Форрестом. Она смутно представляла себе, где в самом центре Роли располагается особняк губернатора. Кики была там однажды во время школьной экскурсии. Она могла бы на исходе ночи поехать туда, оставить ребенка на пороге, позвонить в дверь и убежать. Или же не звонить, потому что так у нее останется меньше времени для того, чтобы вернуться в машину. Однако было слишком холодно для того, чтобы оставить ребенка на улице до утра, пока кто-нибудь не найдет его. Может быть, она могла бы придумать способ позвонить в особняк по телефону и сказать, чтобы они посмотрели у входа. Разные мысли кружились у нее в голове. Кики не могла знать, что сработает, а что нет, до тех пор, пока не увидит особняк, но, так или иначе, она передаст ребенка отцу.
