– Я знаю, – сказал он.
Эва подумала, что Джек жалеет о том, что начал этот разговор, и пытается выйти из затруднительного положения. Она дала бы ему такую возможность. Она никак не могла допустить, чтобы он понял, почему она так печется о старшей дочери. Он не знал, что в далеком прошлом они с Кори спасли друг другу жизнь.
33
Когда они в темноте возвращались из лагеря домой, Кори молчала, не отвечая на осторожные вопросы Эвы о том, что произошло. Эва чувствовала неудовлетворенность, как часто бывало в последние дни со старшей дочерью. Почему самые непокорные подростки раскрывают ей свою душу, а ее собственная дочь закрывается от нее? Эва ежедневно осваивала новые психологические приемы, но когда дело касалось ее собственной семьи, казалось, что с таким же успехом она могла бы обучаться плотницкому делу.
Вернувшись домой, Кори сразу пошла спать и на следующее утро продолжала молчать, хотя выглядела виноватой, помогая Эве и Джеку убраться в доме, когда они вернулись из церкви.
– Я не хочу завтра идти в школу, – сказала она Эве, отчищая губкой раковину в ванной комнате.
– Почему? – Эва, которая в этот момент чистила ванну, подняла голову.
Кори стояла к ней спиной.
– Мои подруги всем расскажут о том, что случилось. Они и так думают, что я тряпка.
– Что же, – Эва раздумывала над тем, что ответить, – у меня есть одна идея насчет того, как ты могла бы справиться с этой ситуацией.
– Как?
– Ты позвонишь девочкам, которые были с тобой в палатке, и скажешь, в каком затруднительном положении ты оказалась…
– Нет, мама!
Может быть, Эва могла бы позвонить мамам этих девочек и попросить их поговорить со своими дочерями, однако ничего уже было не исправить. Обзвонить четырнадцать девочек из отряда скаутов плюс четырнадцать разных компаний их друзей было бы для нее не легче, чем для Кори провести тяжелый день в школе.
– Завтра ты сама будешь над собой смеяться, Кори, – сказала она.
Отвернувшись от раковины, Кори пристально посмотрела на нее.
– Смеяться над собой? – переспросила она, словно не расслышав.
– Разве ты не восхищаешься теми, кто признает свои слабости и идет вперед? – спросила Эва.
– Какие слабости?
– Свои недостатки. Свои капризы. Ты просто говоришь: «В лагере я была просто трусишкой, разве не так?» Если ты скажешь это первой, ты лишишь своих подруг козырей.
Кори ополаскивала губку под краном.
– Я не могу этого сказать, мама, – пробормотала она. – Ты, наверное, не очень хорошо знаешь меня, если думаешь, что я способна на это.
Было уже семь часов вечера, когда Эва нашла время почитать воскресную газету. Кори сидела за столом в гостиной, склонив голову над школьной тетрадью, а Джек был в детской и читал Дрю сказку. Налив чашку чая, Эва села в кресло-качалку рядом с камином с газетой на коленях, положив ноги на скамеечку.
Ее внимание привлекла первая страница одного раздела. Два человека сидели верхом на лошади, одним был прямо сидевший в седле мужчина, другим – девочка-подросток со светлыми волосами с рыжеватым отливом. Она прочитала заголовок: «Дома у бывшего губернатора Северной Каролины Ирвинга Рассела». Эва целую минуту пристально вглядывалась в эти слова, прежде чем смогла отвести взгляд от фотографии. Все ее домыслы о том, что Кори была точной копией Женевьевы, были верны. Перед ней было доказательство – девочка-подросток, похожая одновременно на Кори и на ее мать. Длинные стройные ноги. Маленький задиристый нос и белая кожа. Волосы, однако, были светлее, чем у Кори, и ниспадали волнами, обрамляя лицо девочки. Должно быть, ей лет четырнадцать. Вивиана. Вивви, как звала ее Женевьева. Эва открыла газету и просмотрела статью.
Теперь Рассел был исполнительным директором одного фонда в Северной Виргинии и недавно купил поместье в пригородах Шарлотсвилла. Она дважды прочитала предложение, это казалось невероятным. Жестокой шуткой. «Прошу, пусть наши пути не пересекутся», – подумала она. Посмотрев на фотографию, она поняла, что шансы на это невелики. Рассел и его дочь купались в деньгах. У них был огромный дом с белыми колоннами и массивным портиком над закругленной подъездной дорожкой. В поместье были конюшни, и ясно, что Рассел и его дочь были любителями лошадей. Только одно короткое упоминание о Женевьеве: «Его жизнь изменилась в 1977 году, когда была похищена его беременная жена Женевьева. Она так и не была найдена. Рассел больше не женился, вместо этого он посвятил свою жизнь воспитанию их общей дочери Вивианы, которой сейчас четырнадцать лет».
Эва поглубже опустилась в кресло-качалку, при этом ее тело словно обмякло. Она чувствовала пустоту в груди, а мышцы ослабли, словно их высушило горе. Она посмотрела на жизнерадостную блондинку – имя Вивиана, что означает жизнелюбивая, идеально подходило ей, а потом на Кори, сидевшую за столом на другом конце комнаты. Голая нога Кори покоилась на перекладине старого, непарного стула. На ней была одежда, доставшаяся по наследству от Шэн, – выцветшая голубая майка и мешковатые хлопковые шорты. Прикрыв рот одной рукой, она грызла короткие ногти. Завтра Кори лицом к лицу встретится с одноклассниками, которые будут высмеивать ее страхи. Никогда прежде Эва с такой остротой не ощущала своей вины за то, что украла у Кори жизнь, которая была ей уготована. Не просто богатое существование, а жизнь, которая вселила бы в нее уверенность в себе, ту уверенность, которой светилось лицо ее сестры. Она почти слышала, как хихикает Вивиана, видя, как Кори выглядывает из-за ветки дерева. Кори хихикала редко.
Она вырастила пугливого ребенка. Ее красота – заслуга Женевьевы. Может быть, отчасти ее заслугой был острый, язвительный ум Кори. Но ответственность за ее страхи полностью лежала на ней, и она не знала, как распутать то, что натворила, породив их.
34
– Что такое молочник? – спросила Кори, когда Эва забрала ее из школы.
– Ну, – сказала Эва, глядя через плечо и съезжая с обочины, – в старину, еще до того, как я родилась, молочник разносил по домам молоко. На крыльце каждого дома стояли железные ящики, и молочник оставлял в них бутылки с молоком. Думаю, иногда еще и яйца. И творог.
– А-а, – сказала Кори.
– Почему ты спрашиваешь?
– Кэтлин сказала, что мой отец, наверное, молочник, потому что я не похожа ни на кого из нашей семьи.
Эва про себя проклинала мать Кэтлин, женщину, уделявшую слишком много времени тому, чтобы совать нос в чужие дела.
– С ее стороны неприлично говорить такие вещи, – сказала Эва.
– Вы меня удочерили, мама?
Эва взглянула на нее. В ожидании ответа Кори серьезно смотрела на нее широко открытыми глазами, запрокинув голову.
– Помнишь, мы говорили с тобой, когда ты была маленькой? – спросила Эва. – Ты моя дочь, а когда мы с папой поженились, он удочерил тебя.
