Эва кликнула на «Отправить» и тут же пожалела, что не может вернуть сообщение. О чем она думала? Неудивительно, что Кори вообще не желает слушать ее. Решение послать электронное письмо было глупым и импульсивным, может быть, даже жестоким. Кори месяцами не нуждалась в ее заботе, если вообще нуждалась в ней.
На следующее утро она занималась с клиентами, когда к ней в кабинет заглянула Дрю.
– Что ты творишь, мама? – спросила она, плюхаясь в одно из мягких кресел. – Кори сказала, что ты отправила ей это смешное сообщение о том, что у рыжеволосых женщин после родов бывает кровотечение.
– Это правда, – сказала Эва, сидя за столом. – Я подумала, что ей следует знать об этом, хотя, отправив письмо, поняла, что сейчас ей об этом знать необязательно.
– Господи, мама, я согласна с Кори в одном, – сказала Дрю. – Ты как будто пытаешься запугать ее и все такое прочее. Достаточно уже и того, что она беременна в первый раз, а ее жених – полный идиот, а ты еще добавляешь.
– Ты права, – сказала Эва. – Мне не нужно было этого делать. Просто я… Я хочу, чтобы она была жива и счастлива и родила здорового ребенка.
Дрю нерешительно смотрела на Эву, словно была не уверена, стоит ли говорить ей о том, что у нее на уме.
– Ты… мама, в последние дни ты как будто витаешь в облаках, – сказала она. – Я знаю, что тебе очень больно и, может быть, лекарство, которое ты принимаешь, затуманило твой разум или еще что-то. Я знаю, что ты не можешь ничего с этим поделать. Но, пожалуйста, если у тебя зачешутся руки послать Кори сообщение или написать ей письмо, обещай мне, что сначала дашь мне прочитать его, хорошо? Позволь мне на время быть твоими мозгами.
Было унизительно, что ее девятнадцатилетняя дочь обращается с ней как с ребенком, тем более в кабинете, где она обычно проводила психологические консультации. Впрочем, еще тяжелее было признаться себе в том, что Дрю права: она нуждалась в поддержке. По утрам Эва с трудом могла добраться от кровати до ванной комнаты без помощи близких.
– Отлично, – кивнув, сказала она. – Договорились.
50
В пятницу после обеда Тим был признан виновным в похищении и убийстве Женевьевы Расселл и ее младенца, хотя тело ребенка так и не было найдено. Присяжные совещались меньше часа. Они не поверили ни слову из того, что он говорил. Вынесение приговора, который должен был решить, будет ли он приговорен к пожизненному заключению или к смертной казни, было назначено на следующий вторник.
Дикторы CNN, Court TV и «Шоу Ларри Кинга» весь день обсуждали конкретные обстоятельства этого дела, пытаясь предсказать результат. Вивиана Расселл сама появилась в «Шоу Ларри Кинга». Эва не слышала почти ни слова из того, что она говорила, так как была слишком поглощена тем, что выискивала в ее точеном личике черты, схожие с чертами Кори.
Вивиана была в бешенстве.
– Он отнял у меня мать, – говорила она, при этом слезы градом стекали с ее нижних ресниц. – Он отнял бабушку у моих детей. Жену у моего отца. Это было расчетливо и жестоко, и что тяжелее всего, это то, что мы не знаем, как… как она умерла. – У нее дрожал подбородок. – Как он убил ее, – продолжала Вивиана. – Страдала ли она. Мне невыносимо представлять себе это, и тем не менее я не в состоянии прекратить думать о случившемся.
Люди, участвующие в шоу, были разгневаны и несдержанны. Один мужчина, жена которого тоже была похищена и убита, сказал:
– Его нужно казнить на электрическом стуле, и я хочу быть там и аплодировать, когда он сдохнет.
Казалось, большинство гостей поддерживают его мнение. Они жаждали крови.
В ночь перед вынесением Тиму приговора Эва никак не могла собраться с мыслями. Она лежала с открытыми глазами, слушая, как тихо и равномерно похрапывает Джек, и размышляя о том, стоит ли ей остаться завтра дома, чтобы посмотреть оглашение приговора, или пойти на работу. Просто забыть, что была знакома с ним. Забыть о том, что не имеет никакого отношения к выдвинутым против него обвинениям. Забыть о том, что он невиновен в убийстве и что она – единственный живой человек, который знает об этом. Эва все ждала, что кто-то выступит и сможет снять с него обвинение. Она ждала, что адвокат Тима сообщит нечто такое, что посеет обоснованные сомнения в умах присяжных. Ничего не произошло, и теперь Эва не могла заснуть.
Стоял очень теплый октябрь. Встав с кровати, она надела халат и, прихрамывая, в тапочках вышла на улицу. Эва прошла по каменным плитам к садовой скамейке на заднем дворике и села на нее. В лунном свете деревья, кусты и виноградные лозы выглядели таинственными призраками, что вполне соответствовало ее мрачному настроению.
Откинувшись на спинку деревянной скамейки, она смотрела в ночное небо сквозь кружево зеленой листвы. «Я не хочу этого терять, – думала Эва. – Я хочу сидеть здесь, в своем крохотном дворике, и чувствовать, как меня обдувает ветер, видеть звездное небо над головой».
А как же Кори? Что будет с ней, если она узнает правду? Слезы подступили к глазам, и она вдруг зарыдала. Физическое страдание, ежедневные тревоги меркли перед мыслью о том, что она сделает больно Кори. Ее дочери причинят боль. И Эва лишится того немногого, что оставалось от их близости.
Потом она подумала обо всем, чего лишилась Женевьева. О том, чего лишилась вся семья Расселл. И о том, чего скоро лишится пусть даже во многом виновный Тим, обвиненный в преступлении, за которое он не обязан расплачиваться.
В чем состояли ее преступления? Она стала перебирать их в уме. Помощь и соучастие в похищении Женевьевы Расселл; похищение младенца Женевьевы и пересечение с ним границы штата; смена имени исключительно для того, чтобы избежать законного наказания. Наверняка было еще множество не таких серьезных законов, которые она тоже нарушила. Однако в душе самым мерзким из того, что она совершила, она считала то, что совершает в эту самую минуту, позволяя человеку заплатить за преступление, которое, как ей было известно, он не совершал.
– Эва?
Повернувшись, она увидела Джека, стоявшего на маленькой веранде. На нем была белая майка, в которой он спал, и джинсы.
Пройдя по дорожке, он протянул ей руку.
– Пойдем домой, Эва, – сказал он так, как разговаривают с тем, кто собирается спрыгнуть с крыши.
– Со мной все в порядке. – В качестве доказательства она улыбнулась, пытаясь согнать со лба морщины, свидетельствовавшие о ее тревоге. – Я не могу уснуть, а ночь такая чудесная, что я решила выйти и посидеть здесь немного.
– Пожалуйста, пойдем в дом, милая, – повторил Джек. – Я хочу поговорить с тобой.
Джек говорил тоном, не допускающим возражений. Она встала и позволила ему увести себя в дом, где он, отодвинув стул от кухонного стола, усадил ее.
Эва села.
– Прости, если я разбудила тебя, когда вставала, – сказала она.
– Ты не разбудила меня. Я сам проснулся и увидел, что тебя нет, тогда я пошел тебя искать. – Он тоже сел. – Я беспокоюсь о тебе, Эва, – сказал он. – Я хотел бы, чтобы ты обратилась к психотерапевту.
