Например, Эппл, куда-то она запропала. Или опасного старика, которого некогда звали Рицци. Или еще кого-нибудь, кто вполне может оказаться здесь.
К колбаснику с его жаровней выстроилась изрядная очередь, в которой среди прочих мелькнул длиннорукий бургундец Жак. Колбасы Алене сразу расхотелось.
Два гарсона (видимо, подрабатывающие студенты) зашивались, бегая между столиками, и наша героиня решила не добавлять им хлопот. Она достала из своего рюкзачка бутерброд и принялась бродить между стендами и прилавками, прицениваясь то к одной, то к другой мелочи, а заодно приглядываясь к лицам туристов.
В поле зрения Алены появлялись то одни, то другие люди, потом снова возникали уже виденные, и ей казалось, будто весь старый Нуайер, с домами, улочками, прилавками торговцев, группками покупателей, неспешно вращается вокруг нее. Так бывает, когда катаешься на карусели – чудится, не ты кружишься, а кружится весь остальной мир.
Она так залюбовалась этим поэтичным образом, что не обратила внимания на одну маленькую догадку, которая мелькнула было в сознании, но тут же исчезла – возможно, обиженная на невнимание.
«О чем это я подумала? – Алена попыталась сосредоточиться, но было поздно. – Ладно, потом вспомню!»
И она снова пустилась бродить по замкнутому кругу броканта.
Между делом Алена подъела весь свой боезапас, а заодно купила за пять евро два простеньких, но очень красивых шелковых шарфа: синий и тускло-золотистый. Она бы с удовольствием надела не один, так другой, а то и оба вместе, скрутив их жгутом, но было жарковато, даже пиджак пришлось снять, и теперь он болтался на руке. Наконец Алена подошла к раздвижному столу, на котором в живописном беспорядке были выставлены очаровательные стеклянные штучки: зверушки, вазочки, пудреницы, пепельницы, пресс-папье. Надзирала за порядком здесь суровая дама в индийской размахайке, вполне возможно, купленной у пирата. Уперев руки в боки, дама сурово разглядывала всякого, кто осмеливался взять в руки безделушку.
Вещицы были просто чудесные, и Алена решила несколько облегчить свой кошелек. Ее очаровали маленькие пепельницы в виде свернутых бухточкой толстых канатов. В массу, из которой их формовали, были, очевидно, добавлены какие-то эффектные красители, потому и сами пепельницы казались золотистыми, с бриллиантовыми искорками, мерцавшими внутри, а в углублении для сигареты светилась яркая синева. Эти пепельницы что-то напоминали Алене, только что?
– Есть такие же пудреницы, – раздался рядом голос седой дамы. – Совсем как свернувшиеся змейки.
Вот именно, сообразила Алена. Это не канаты, а гибкие змеиные тела! Эти блестящие бухточки похожи на брошь – ту самую, что украшала черное платье девушки с портрета и была нарисована рядом с молитвенником на натюрморте кисти Маргарит Барон. Правда, стеклянные змейки смотрелись куда ярче, чем нарисованные.
Откуда стеклодув узнал о старой броши? И где теперь эта искрящаяся змейка? Она принадлежала девушке с портрета. Может быть, до сих пор валяется в каком-нибудь из ящиков старого комода, как валяется в комоде Маргарит Барон очень, наверное, красивый некогда, а теперь наполовину расколотый и выщербленный янтарный кулон с темным камушком посередине. Камушек этот попал, видимо, в янтарную смолу миллионы лет назад, как попадали насекомые. Говорят, янтарь входит в моду, надо напомнить об этом Марине. Может быть, ей стоит отреставрировать кулон?..
– Пудреницы очень эффектно смотрятся! – долетел до нее голос продавщицы. – Правда, сейчас они уже закончились, их всегда первыми разбирают.
– Если нет пудреницы, я все же куплю пепельницу, – решила Алена и, зажав уже вконец измятый пиджачок под мышкой, чтобы не мешал, достала из рюкзака деньги.
Игрушка оказалась не слишком дорогой, видимо, это дело у стеклодува было поставлено на поток, и он действовал по принципу: дешевле продам – больше купят. Разумно.
– А вот и хозяин идет. – Дама просияла улыбкой. – Жак, наконец-то! Теперь моя очередь поесть, а ты присмотри за моим прилавком. Мадам, может быть, вас заинтересует металлическая бижутерия? – И, махнув в сторону соседнего прилавка, очень напоминавшего выставку причудливых хирургических инструментов, она поспешно ушла.
– Вы? – раздался неприветливый голос, и Жак-русофоб с прежним своим угрюмым видом возник в поле зрения Алены.
– Так вы стеклодув? – воскликнула Алена, которая была настолько изумлена, что решила не обращать внимания на эту явную неприязнь. – Надо же! Как романтично!
– Что здесь романтичного? – повел могучими плечами Жак. – Тяжелая работа.
Теперь Алена сообразила, кого он напомнил ей при первой встрече – Вулкана или Гефеста, смотря какой вариант имени бога огня, римский или греческий, предпочесть. Мощные плечи, обветренное, а может быть, и несколько обугленное лицо, родимое пятно вроде ожога, яркие карие глаза… Конечно, она не стала говорить о своем впечатлении Жаку. Кто его знает, вдруг у него с античными богами такие же неприязненные отношения, как с русскими партизанами и туристками.
– Тяжелая, – согласилась Алена, убирая покупку в рюкзак и набрасывая пиджак на плечи: откуда-то внезапно налетел прохладный ветерок, на солнце наплыли облака. – Зато какие красивые вещи получаются! А где ваша мастерская?
– Теперь здесь, в Нуайере, – ответил Жак, покашливая.
– Простудились? – сочувственно спросила Алена, и Жак покачал головой:
– Нет, это профессиональное. Мельчайшие чешуйки стекла отлетают с поверхности остывающего изделия и реют в воздухе мастерской. Стеклодув их вдыхает и с годами получает астму или даже рак легких. Жестокая плата за красоту стеклянных шедевров! Да не смотрите на меня как на усопшего! – сердито прикрикнул он. – Я всего лишь немного охрип.
– Вы сказали, мастерская теперь в Нуайере, а раньше вы где жили? – полюбопытствовала Алена, стараясь не сбиться на сочувственный тон и не рассердить неожиданно подобревшего Жака.
– В Паси-сюр-Аржансон, там была мастерская покойного отца. Недавно перебрался сюда. Туристов больше, покупателей больше, заказов больше.
– Всю жизнь мечтала побывать в мастерской стеклодува, – пробормотала Алена как бы в сторону, но настолько задушевно, что Жак невольно улыбнулся:
– Да приходите, если интересно. Я практически целыми днями там, если заказы не развожу. Но уж вечерами точно в мастерской. Приезжайте когда хотите.
– Приеду! – Алена даже растерялась от такой неожиданной щедрости и от того, насколько чудесная улыбка у этого неприятного типа с родимым пятном.
Впрочем, возможно, Жак видит в ней потенциальную покупательницу? Может, даже оптовика? Напрасны надежды, но воспользоваться его мгновенным расположением стоит. Вдруг да удастся узнать, что же это за брошь такая и где она теперь. Впрочем, если она была прикреплена к платью Одиль (если это был портрет именно Одиль!) то, очевидно, перешла по наследству ее сестре Одетт. А может, это портрет Одетт, и брошка принадлежала ей. А Жак – внук Одетт. Понятно, что он не раз видел брошь у своей бабули. Надо же, какое сильное впечатление она на него произвела! Почему, интересно знать? Может быть, удастся узнать, если она совершит экскурсию к нему?
