Змею. Змея на груди.
Брошка на черном платье девушки с портрета кисти Маргарет Барон.
Ох, какая ерунда лезет в голову в такую ужасную минуту!
Алена затравленно смотрела в окно на приближающихся жандармов.
Сейчас ее вытащат из машины, обыщут, может быть, даже разденут, чтобы проверить, не спрятала ли она еще пару пакетиков в каком-нибудь из интимных мест. Жандармы, конечно, ничего не найдут, но они могут обнаружить следы белого порошка в кармане пиджачка – вдруг из пакетика что-то просыпалось?
Ой, нет!
Но за что? Почему? Кому она до такой степени опасна, кому помешала, что ее нужно было так подставить?
Алена мучительно стиснула руки. Нет, она будет бороться. Чтобы купить свободу, она расскажет им о том, что узнала, позвонив в Париж. Это им пригодится!
В это самое мгновение ее мысли перебил брезгливый голос Бати Маршана:
– Да не тряситесь вы так! Я вас не выдам. А что, этот идиот Жак опять взялся за старое?
Из «Воспоминаний об М.К.»
И все же связь между Малей и Ники – уже не плотская, а любовная связь, сотканная из воспоминаний, – порвалась не сразу. Императрице довольно часто отравляли жизнь мысли о том, что у ее мужа была другая женщина. М.К. знала со слов великого князя Сергея Михайловича, что малейшее упоминание о К. заставляло государыню настораживаться, и были случаи, когда она теряла свою виндзорскую сдержанность и вела себя не как императрица, а как обычная ревнивая женщина.
Она, не скрываясь, злилась, когда император, который считал своим долгом чуть не ежевечерне бывать на спектаклях Мариинки, аплодировал М.К.
А вскоре Аликс почувствовала, что ей публично плюнули в лицо.
У М.К. была дача в Стрельне, которую ей купил великий князь Сергей Михайлович. Однажды она получила через поклонника известие, что в такой-то день, в таком-то часу молодой император будет проезжать верхом вместе с императрицей мимо этой дачи. Это известие Сергею Михайловичу передал лично Николай. Он просил, чтобы в это время М.К. находилась в саду.
Вне себя от счастья, она выбрала скамейку, которую нельзя было не заметить со стороны дороги. В назначенный день и час император с супругой проследовали мимо дачи М.К. и, разумеется, прекрасно ее видели. Она отвесила им низкий поклон, который был любезно принят императором и очень холодно – императрицей.
– Я продолжала его любить, – воскликнула М.К., рассказывая об этом случае, – и то, что он обо мне не забыл, было для меня большим утешением.
А в другой раз она, со слов Сергея Михайловича, сообщила, что Аликс устроила мужу ужасную сцену за то, что он «повез ее, императрицу, показывать этой женщине»! Никакие уверения, что он вовсе не хотел оскорбить супругу, на нее не действовали. Всякое упоминание об М.К. Аликс воспринимала в штыки, отказывалась ездить в театр во время ее выступлений. это была больная тема.
Она мечтала хоть как-то отомстить, а если не отомстить, то уязвить М. К. Случай вскоре представился.
Приближались десятилетие службы М.К. на императорской сцене и ее бенефис. В этот день директор Императорских театров князь Волконский пришел к ней в уборную и передал царский подарок – прелестную брошь в виде бриллиантовой змеи, свернутой кольцом. Посередине светился большой сапфир-кабошон. Потом государь просил великого князя Сергея Михайловича сказать М.К., что эту брошь он выбирал вместе с императрицей и что змея есть символ мудрости.
М.К. была потрясена. Она понимала, что соперница сводит счеты, но поделать ничего не могла. Но подарок и впрямь был роскошным!
О сцене, которая при этом разыгралась, М.К. узнала от Владимира Владимировича Свечина, бывшего в описываемое время флигель-адъютантом императора. М.К. и Свечин часто виделись в Париже, в эмиграции, где Владимир Владимирович, который был заядлым автомобилистом и считался одним из основоположников автомобильного дела в России, трудился на заводе «Рено». Правда, потом, став председателем Союза ревнителей памяти императора Николая II, он пожалел о своей откровенности, но слово, как известно, не воробей… Да и трудно было найти большего ревнителя памяти покойного императора, чем М.К., а сцена, о которой я говорю, вовсе не оскорбляет эту память, а только свидетельствует, как ревновала Аликс к прошлому мужа.
Император решил собственноручно выбрать подарок для М.К., с которой его так много связывало, и пригласил одного из самых известных ювелиров столицы – Болена. Свечин доложил о его прибытии, однако тотчас спохватился, что при императрице делать этого не следовало бы, учитывая деликатность момента. Однако Аликс в первую минуту решила, что муж решил сделать подарок ей. Затем произошел примерно такой диалог.
– Ники, довольно подарков! – воскликнула императрица. – Мои шкатулки и так ломятся от украшений. Ты же знаешь, я их не люблю.
Ее супруг замялся:
– Аликс, это… собственно, не для… Я хотел сказать, я помню твою волю – ничего тебе больше не дарить. Но сейчас нужно выбрать официальный подарок. Поэтому я и пригласил ювелира.
– Официальный? – изумилась она. – Ты сам выбираешь официальный подарок? Это новость. И кому он предназначен?
– Видишь ли, – еще сильнее замялся Николай Александрович. – Впрочем, это не важно, я сделаю это в другой раз. Вы идите, Владимир Владимирович. В самом деле, скажите этому господину, чтобы явился в другой раз. А мы лучше поговорим о…
– Не заговаривай мне зубы, Ники, – отмахнулась Александра Федоровна. – А вы, господин Свечин, погодите. Скажите мне, о каком подарке идет речь.
– Ваше величество, я не знаю, – совершенно растерялся Свечин.
– Вы не знаете? – усмехнулась императрица. – Вы, флигель-адъютант императора? Да о вас говорят, что вы знаете о желаниях государя прежде, чем он сам их ощутит! Или вы не знаете, что сказать мне? Иными словами, выдумываете, как половчее соврать?
– Аликс, прошу тебя, оставь Владимира Владимировича в покое, – взмолился государь. – Я сам тебе все скажу. Это сущий пустяк. Мы сегодня едем в театр, ты помнишь?
– Конечно. Сегодня же бенефис этой! – насупилась императрица. – Не понимаю, почему я должна удостаивать ее своим присутствием. И неужели ты ради нее вызвал лучшего ювелира Санкт-Петербурга? Ради того, чтобы купить подарок ей?
– Сегодня бенефис прекрасной балерины, Аликс, – серьезно сказал Николай Александрович. – Мадемуазель К. называют гордостью русского балета, и вполне заслуженно. Мой отец очень ценил ее и часто удостаивал ее выступления своим присутствием.
– О! Не только отец! – фыркнула Александра Федоровна.
– Аликс, довольно, прошу тебя. Об этом уже не раз переговорено, и все давно забыто! – уговаривал император, но это получалось плохо.
– Нет, не забыто! Я прекрасно помню, кем была для тебя эта женщина!
– О господи, – простонал император. – Прошу вас, Владимир Владимирович, оставьте нас.
