Он медленно наклонился вперед, поскреб макушку сомбреро:
– Знаешь, я был уверен, что Роберт принес розы.
– Не приносил он никаких роз.
– Поклясться готов был: красные. Целую охапку.
– Ты эти розы выдумал, – сказала Бриндл и засунула «клинекс» в карман халата.
– Какая жалость, – грустно покачал головой Морган. – Эта подробность нравилась мне больше всего.
6
На ланч он решил приготовить спагетти, любимое блюдо Бриндл. Облачился в костюм буфетного повара – грязный белый передник и бескозырка – и принял всю полноту власти над кухней (Бонни с Бриндл сидели там за столом и пили кофе).
– Спагетти а-ля Морган! – провозгласил он, взмахнув пачкой лапши.
Женщины молча смотрели на него, лица у них были пустые, они думали о своем.
– Я могла бы понять все с самого начала, – вдруг объявила Бриндл, – намеки были, да только я видеть их не желала. Знаете, как это бывает. Чуть ли не первым, что он мне сказал в тот первый день, было… отступил от меня, взял за руки, оглядел и… «Не могу это понять, – сказал он. – Не знаю, почему все время думаю о тебе. Не такая уж ты и красавица, да и прежде ею не была». Так и сказал. А я ответила: «К тому же я старею. И мой дантист говорит, что зубы у меня с каждым годом кривее становятся». Ох, я от него никогда ничего не скрывала. Не пыталась казаться той, какой не была.
Бонни прищелкнула языком.
– Он не ценит тебя по достоинству. Он человек, который начинает понимать, какие чувства испытывает к чему-то, лишь увидев это издали – из прошлого, или глазами других людей, или через призму чего-то вроде фотографии либо книги. Ты правильно сделала, что бросила его, Бриндл.
Морган ощутил в висках зуд тревоги.
– Но она же не бросила его, просто взяла небольшой отпуск, – возразил он.
Бонни и Бриндл смотрели перед собой. Пожалуй, они даже не услышали его слов.
Прошлой весной соседка Бонни по комнате в общежитии колледжа развелась с мужем, прожив с ним двадцать семь лет. Ну и конечно, были еще жены Билли (каждая уходила от него, и некоторые даже записок не оставляли) и дочь Моргана Кэрол, которая вернулась домой всего через неделю после свадьбы, – вернулась в прекрасном настроении и снова поселилась в комнате, которую делила с сестрой-двойняшкой. Кроме того, Морган точно знал, что две ближайшие подруги Бонни подумывают о расставании с мужьями и одна из них даже беседовала с адвокатом. Он боялся, что это заразно, что Бонни может подхватить их недуг. Или, возможно, это больше похоже на увлечение новизной, на модное поветрие. Бонни вдруг опомнится и уйдет от него. И заберет с собой… что заберет? Что-то вполне конкретное неясно маячило на самом краешке его сознания. Заберет с собой комбинацию замка, примерно так, – секрет, который ему необходимо знать, а Бонни знала всегда, не прилагая к тому усилий. Когда Бонни возвращалась после ланча с подругой, Морган неизменно спешил перечислить все недостатки и внутренние побуждения этой особы. «Она от рождения всем недовольна, это любому дураку видно. Как этот бедный болван, ее муж, мог запасть на такую… Не верь ни одному ее слову» – вот что он говорил. Ох, именно подруг опасаться и следует, женщин, а вовсе не мужчин.
Чтобы привлечь внимание Бонни, он постучал лопаточкой по сковороде. И исполнил короткий танец буфетного повара.
– Яйца на тостах для Номера Четыре! – воскликнул он. – Бекон, латук, помидоры под майонезом!
Бонни и Бриндл наставили на него совершенно одинаковые, пустые, непонимающие глаза – еще и не мигавшие, точно у кошек.
– Я что-то не вижу зубчиков чеснока, Бонни, – сказал он, решив сменить тактику.
– Возьми высушенный.
– Высушенный! Как его обжарить? Немыслимо!
– Никто и не заметит разницы.
– Хорошо бы ты научилась составлять списки покупок, Бонни. Тебе не мешает стать более организованной. Держи список на дверце холодильника и вноси в него все, что подошло у тебя к концу.
Бонни провела пальцами по волосам. Это было похоже на плетение – выбрать прядь и перевить ее с другими, заправленными за уши.
– Мы вот что сделаем, – продолжал Морган. – На той неделе, когда вернемся в Балтимор, я куплю в супермаркете пачку бумаги. И распишу все по отделам супермаркета. Отдел первый: оливки, маринованные огурцы, горчица. Второй: кофе, чай… ничего не пропущу. Затем ты сделаешь двести шестьдесят ксерокопий.
Пальцы Бонни замерли.
– Сколько?
– По пятьдесят две на год. Хватит ровно на пять лет.
Она взглянула ему в лицо.
– А спустя пять лет я тебе новые списки составлю, – пообещал Морган. – К тому времени нам могут потребоваться другие припасы.
– Да, очень может быть, – согласилась Бонни.
Она послала Бриндл быстрый, укромный взгляд, и женщины улыбнулись друг дружке. Улыбки их были столь живыми и вкрадчивыми, столь очевидно заговорщицкими, что к Моргану вернулись все его дурные предчувствия. Ему вдруг пришло в голову, что они, пожалуй, нередко разговаривают о нем за его спиной. «Ну ты же знаешь Моргана, – наверное, говорят они. – Знаешь, какой он».
– Ладно, в любом случае, – сказал он, – все, чего я хотел… Понимаешь, если мы будем сверяться с таким списком, покупки сильно упростятся. Все пойдет как по маслу. Ты согласна?
– Да, да.
– Хочешь, чтобы ксероксы сделал я?
– Нет, дорогой, я сама, – ответила Бонни. Затем вздохнула, засмеялась на свой особый манер и допила остаток кофе. – А пока, – сказала она Бриндл, – давай сходим в город и купим чесноку.
– Ни к чему, я возьму сухой, – поспешил заверить ее Морган.
– О, прогулка пойдет нам на пользу. Мы и маму твою с собой прихватим.
Бонни встала, заглянула под стопку журналов. Потом в духовку и наконец в холодильник. Достала из морозилки сумочку и поцеловала Моргана.
– Что-нибудь еще тебе нужно? – спросила она.
– Можно купить сливок.
– Сливки у нас есть.
– Да, но завтра людей прибавится, и они могут приехать к завтраку…
– Кто приедет?
– Мередиты.
– Мередиты?
– По крайней мере, я думаю, что могут, – пояснил он. – Понимаешь, я написал им, потому что Бриндл тогда еще не было, а того, что Билли задержится на весь уик-энд, я не знал. Ну и считал, что места у нас хватит. Да его и так хватит. Разумеется, хватит! Где мы разложим спальные мешки?
– Морган, ты бы все-таки советовался со мной, прежде чем делать такое, – попросила Бонни.
– Но тебе же они нравятся! Ты всегда так говоришь.
– Кто нравится? – спросила Бриндл. – О ком у вас речь?
