– Любимая! – воскликнул Принц, и дети затаили дыхание. Совсем еще маленькие.
Лица у них были блаженные, ошеломленные, и даже когда в зале зажегся свет, они остались сидеть на стульях, приоткрыв рты и глядя на сцену.
Субботний сбор средств в баптистской церкви Избавления. Два кукольных спектакля, этот последний, вечерний. После него Морган и Эмили смогут собрать реквизит и покинуть зал воскресной школы, в котором стоял пронзительный и словно бы мятный запах детсадовских макарон. Смогут проститься, хотя бы на время, со «Стеклянным аккордеоном», «Пятью поющими Питерсонами» и Волшебником Боффо. Эмили укладывала кукол в винную коробку. Джошуа брел по проходу с одним из больших медных обручей Боффо. Морган сложил деревянную сцену, взгромоздил ее, кряхтя, на плечо и понес к боковой двери.
Вечер был светлый, мглистый. В зареве уличных фонарей поблескивал тротуар. Морган убрал сцену в кузов пикапа, захлопнул дверцу. Постоял, оглядываясь, вдыхая ласковый влажный воздух. Мимо прошло семейство – раздраженные дети, которым пора уже было спать, плелись по бокам от матери. У автобусной остановки целовалась юная парочка. Почтовый ящик на углу напомнил Моргану о его письме к Бонни. Письмо он протаскал с собой весь вечер, надо бы его отправить. Он достал из кармана своей авиаторской куртки конверт, пошел через улицу (…просто рассыпь горсть нафталиновых шариков, шептало письмо, по чердачному полу и под свесами кровли…).
Ботинки его шуршали, как будто он шел по песку, ему этот звук нравился. Мимо с шипением проплывали машины, фары их облекал туманный ореол. Он разгладил конверт, уголки которого уже начали загибаться. Но если это летучие мыши… следовало ему написать. Мышей он упомянуть забыл. Не стоит заделывать все отверстия, пока ты не удостоверишься, что мыши… А еще надо было написать: Помни, что затраты на мамины витамины налогом не облагаются, и НЕ спеши с этим твоим профессором, и ты же знаешь, просто любить его – это далеко не все. И еще следовало добавить: Я всегда считал достаточным то, что я люблю; думал – по крайней мере, я человек мягкий и любящий, но теперь понимаю, как важно и то, кого ты любишь и по какой причине. Ах, Бонни, ты иногда бываешь так не права…
Он стоял у почтового ящика, ошеломленно покачивая головой. Потребовался гудок автомобиля, чтобы привести его в чувство, – и, похоже, не один. Из окна «шевроле» высунулась женщина, вся в кудряшках.
– Ну что? – спросила она. – Дойдут они или не дойдут?
– Прошу прощения?
– Я спрашиваю, дойдут мои письма ко вторнику или они опять будут мешкать и еле ноги волочить, как в прошлый раз? Ваши ребята вечно твердят: доставка-на-следующий-день, а потом вы затягиваете кредитные выплаты по «Банк Америкард» на два, на три, на четыре дня, и мне приходится штрафы платить.
Она помахала пачкой конвертов. Морган поправил на голове фуражку и взял у нее письма.
– Разумеется, – сказал он. – Всем этим занимался Робинсон, однако теперь его уволили. Отныне и навеки вы можете доверять почтовой службе США, мэм.
– Не сомневаюсь, – сказала она.
И подняла стекло, и укатила, визжа покрышками.
Морган опустил в прорезь ящика письмо к Бонни. Потом пересмотрел конверты женщины. «Модный магазин Патти Джо», «Домашняя техника Ле Болта»… они тоже пошли в ящик. «Клэрион – электротовары». Туда же. Остальные были письмами личными, с написанными наклонным почерком адресами женщины из Эссекса, женщины из Аннесли, семейной пары из Мэдисона, штат Висконсин. Можно было отправить и эти, но сначала неплохо бы на них взглянуть. Морган направился к церкви, сухо покашливая, постукивая конвертами о ладонь. Какие они хрусткие, толстые, утяжеленные секретами. Они шептали: провела понедельник избавляясь от этого платья схватки были такие что ей хотелось умереть и самое малое что ты могла сделать это проявить порядочность и все мне рассказать. Впереди стояла у бордюра картонная коробка, а рядом с ней Эмили. Джош сидел на ее бедре. По какой-то причине у Моргана стало легко на душе. Он прибавил шагу. Заулыбался. И, подходя к Эмили, уже напевал. Ведь куда ни взгляни – везде столько света, столько красоты, столько возможностей.
