Сара быстро перебрала варианты. Наконец, ей пришла в голову фраза, которую часто используют журналисты.
– Не для печати.
– В самом деле? – В голосе Баркера слышалась тревога.
– Абсолютно. Не для печати.
– Хочу, чтобы вы знали: я только что записал ваши слова, и если я где-нибудь прочитаю то, что собираюсь вам рассказать, я подам в суд на вашу газету и не успокоюсь до тех пор, пока у вас не останется ни цента, – сурово сказал он. – Я журналист и знаю, как работают такие вещи.
– Мистер Баркер, я обещаю: все, что вы мне расскажете, не будет использовано в прессе.
– Хорошо. К тому же с тех пор прошло так много времени, что это уже не имеет значения – с точки зрения закона. Но в нашем старом мире осторожность не повредит. – Он откашлялся. – Про преступление Руфуса стало известно в городе, иначе и быть не могло. Собралась компания молодых людей; они хорошенько накачались спиртным и решили, что должны что-то сделать. Конечно, парни не могли добраться до Руфуса – он же находился в военной тюрьме. В отличие от тех Хармсов, которые жили в нашем городе…
– И что они сделали?
– Они сожгли дотла дом миссис Хармс.
– Боже мой! Она находилась в доме?
– Да, пока Джош ее не вынес. И должен вам сказать, он сразу разыскал тех парней, которые продолжали разгуливать по городу. Я наблюдал за происходящим из окна своего офиса. Знаете, наверное, их было десять на одного, но Джош отправил половину из них в больницу, пока остальные не нанесли ему очень серьезные ранения. Никогда не видел ничего подобного – и, надеюсь, никогда больше не увижу.
– Похоже на описание бесчинств. Неужели полиция не вмешалась?
Баркер смущенно кашлянул.
– Ну, так уж получилось, что пара из тех парней, по слухам… ну, из тех, кто поджег дом…
– Служили в полиции, – закончила предложение Сара. Баркер промолчал. – Надеюсь, Джош Хармс подал в суд на город и получил все деньги, которые у них были.
– На самом деле они подали в суд на него. Те парни, которых он отправил в больницу. А Джош не смог доказать поджог. У меня имелись кое-какие мысли, но улики отсутствовали. А полиция представила историю так, будто Джош оказал сопротивление при аресте. Свидетельства десяти человек против одного, к тому же цветного… В общем, если коротко, он некоторое время провел в тюрьме, и у него и его матери отняли то немногое, что у них было. Вскоре после этого его мать умерла – не перенесла того, что случилось с ее сыновьями.
Сара с огромным трудом сдержалась, чтобы не закричать.
– Мистер Баркер, это самая отвратительная история из всех, что я слышала, – сказала она. – Я мало знаю о вашем городе, но не хотела бы, чтобы кто-то, кто мне дорог, там жил.
– У нас есть свои достоинства.
– Неужели – так встречать героя войны?
– Я знаю. Я и сам об этом думал. Ты сражаешься за свою страну, в тебя стреляют, а потом ты возвращаешься домой, и тебя так встречают – и возникает вопрос: за что ты воевал?
– Вы говорите так, словно вам была известна правда. Неужели вы в очередной раз не воспользовались силой прессы?
Баркер тяжело вздохнул.
– Этот город всегда был моим домом, госпожа Эванс, и не стоит оскорблять тех, кто стоит у власти, даже если они того заслуживают. Не стану говорить, что я большой друг черных, потому что не являюсь им. И не буду лгать вам, утверждая, будто изо всех сил защищал Джоша Хармса, – потому что я молчал.
– Ну, я полагаю, что именно для этого и существуют суды: чтобы не давать людям вроде тех, что живут в вашем городе, разрушать жизни таких, как Джош Хармс. Пожалуйста, позвоните мне, когда узнаете имя адвоката Хармса.
Сара повесила трубку. Ее трясло от ярости, она никак не могла переварить услышанную только что историю. Однако она росла в Каролине; сколько черных она вообще знала? Поколения скваттеров, живущих вдоль дорог? Или во времена сбора урожая, когда отец нанимал временных работников? Сара наблюдала за этими людьми с крыльца; пот пропитывал тонкую ткань их рубашек, и кожа казалась еще более темной под безжалостными лучами солнца. Они с матерью приносили им лимонад и еду, бормотали слова благодарности, но никогда не смотрели в глаза; а те заканчивали трапезу и исчезали в темноте.
В школе Сары учились только белые, несмотря на целую серию постановлений Верховного суда, требующих общего обучения. Эти дела стали полями сражений двадцатого века за расовое равенство; они пришли на смену Антиетамам, Геттисбергам и Чикамауга прошлого века. И многие скажут, что равенство невозможно. Здесь, в суде, имелся лишь один черный судья, занимавший так называемое место Тергуда Маршалла, и один черный клерк – из тридцати шести. Многие судьи никогда не работали с черными клерками. И что все это значило? Верховный суд – высочайшая юридическая инстанция в стране…
Сара быстро шагала по коридору в поисках Фиске и размышляла, удастся ли им когда-нибудь узнать правду. Если армия доберется до братьев Хармс раньше всех, правда может умереть вместе с ними.
Глава 38
Фиске стоял возле кабинета брата, пока Чандлер наблюдал за работой экспертов, которую самым внимательным образом контролировал персонал Верховного суда. Однако теперь, после гибели двух клерков, тревога из-за конфиденциальности уступила место желанию найти убийцу или убийц. Когда эксперты закончат осмотр кабинета Майкла Фиске, они перейдут в кабинет Стивена Райта.
Джон посмотрел на дверь кабинета брата, потом перевел взгляд на кабинет Стивена Райта. Он несколько раз повторил это действие, когда у него появилась идея, и он подошел к Чандлеру.
– Где именно нашли тело Райта?
Детектив открыл блокнот и начал просматривать записи.
– Кстати, я взял твой автомобиль со штрафной стоянки. Теперь он стоит рядом с моим офисом на разрешенной парковке.
– Спасибо.
– Не нужно меня благодарить. Все удовольствие вместе со штрафом и буксировкой будет стоить тебе двести долларов.
– Двести долларов? У меня нет столько денег, чтобы платить дурацкий штраф за неправильную парковку.
– В самом деле? Ну, возможно, я подергаю за ниточки, окажу тебе услугу… Но это дело придется отработать: у меня дома нужно кое-что покрасить. – Чандлер улыбнулся и перестал листать блокнот. – Вот, нашел. Райт жил в одном квартале от станции метро «Истерн-Маркет». Его тело нашли в Гарфилд-парке. Это угол Ф и Второй улицы. Примерно в полудюжине кварталов от суда.
– А как Райт обычно возвращался с работы?
– Его коллеги говорят, что он либо шел пешком, либо брал такси, но чаще всего ездил на метро.
– А Гарфилд-парк ему по дороге?
Чандлер склонил голову, внимательно изучая свои записи.
– Не совсем. Обычно он поворачивал налево после Второй улицы на Е и шел домой. Он не стал бы заходить в парк.
