На ладошке ведуньи лежал тускло блеснувший золотой кружок с выбитой на нем девятилучевой звездой.
– Это амулет Духа Святого, – добавила баба Марья, – символ чистоты и непорочности. Береги его, никому не показывай, в руки не давай и всюду с собой носи. Мне его еще моя бабушка дала, а ей – ее.
– Спасибо, – прошептала Владислава, бережно принимая тяжелый и холодный, но затем вдруг ставший теплым и легким, шелковистым на ощупь, оберег. Перевела удивленный взгляд на старушку. – Он… стал…
– Он тебя принял, – улыбнулась баба Марья. – Понравилась ты ему. А теперь беги. Бог даст, вечером свидимся.
Владислава бросилась бежать, длинноногая, легкая и стремительная, как лань, и внезапно вернулась, смущенная, с румянцем во всю щеку.
– Бабушка, только не смейся… что такое любовь?
Баба Марья без удивления, но с веселыми искрами в глазах, посмотрела на девушку, прочла в ее душе затаенное желание быть счастливой, узнать жизнь и покачала головой.
– Любо-овь, говоришь, девонька? О, это душой надо почувствовать и загореться, и ничего потом не бояться. Любовь на земле нашей всегда только попытка полета, всегда только взмах крыльев. – Голос ведуньи на мгновение пресекся, стал грустным. – Любовь, Славушка, всегда голос будущего в настоящем. А еще это слияние с природой, ожидание счастья, исполнение неведомых никому предначертаний Прави. Любовь, милая моя, глубоко мистическое чувство, и подвластно оно не каждому смертному.
– Значит, я люблю… – выдохнула Владислава, вспыхнула от какого-то внутреннего порыва и убежала.
Старая ведунья осталась стоять в огороде, опираясь обеими руками на лопату, и лицо у нее стало старым и несчастным.
– Беги, беги, звезда моя, – проговорила она едва слышно, – беги навстречу своему счастью, не выпускай его из рук, может быть, ты сумеешь его удержать…
СТРЕКАВИН НОС
Вопреки опасениям Ильи до южного мыса острова Войцы экспедиция добралась быстро без каких-либо конфликтов и эксцессов, на веслах преодолев расстояние в четыре с лишним километра от точки, где заглохли моторы, до берега, опередив на полчаса начавшуюся бурю.
В камышах ни ветер, ни волны, поднявшиеся на озере, лодкам были уже не страшны, и, переждав шквал, путешественники высадились наконец на Стрекавином Носу, разве что не в том месте, где приставал Илья, а чуть восточнее, где заканчивалась протока, соединявшая Ильмень с озером Нильским.
Берег в открывшейся взору путешественников бухточке был песчаный, с крутым откосом, и поднимался вверх метров на пять, переходя в ровную площадку, заросшую травой, но почти свободную от кустарника и деревьев. Точно посреди поляны стояла сухая береза с обгоревшим внизу стволом, видимо, под ней когда-то разжигали костер. Здесь же и решили разбить свой лагерь начальники экспедиции в лице Ильи и Юрия Дмитриевича.
Палатки ставили в спешке, по кругу, центром которого стала высохшая береза. Ветер немного стих, зато начался дождь, поэтому с разведением костра решили подождать, надеясь на скорый конец непогоды. Однако груз в лодках решили не оставлять даже на короткое время, поставили специальную хозяйственную палатку и перенесли в нее все добро экспедиции. Затем разместились в палатках по двое: женщины отдельно, Тымко с Гнедичем и Антон с Ильей.
Дежурным вызвался быть Юрий Дмитриевич, но топливо для костра должны были заготавливать все, чем путешественники и занялись, когда дождь слегка стих. Вскоре они свалили две сухие елки, распилили двуручной пилой, и опытный в таких делах Пашин разжег костер. Бивуак сразу приобрел законченный вид.
– Поиски камня начнем завтра, – решил Илья; было видно, что он возбужден, хотя и пытается скрыть это. – Дежурить у костра будем по очереди. Юрий Дмитриевич – до двенадцати ночи, в полночь поддерживать огонь будет Серафим, в четыре утра его сменю я. А ты, – опередил вопрос Антона Илья, – начнешь дежурство через сутки. Мы сюда приехали не на один день.
С этими словами Илья нырнул в свою палатку и вернулся уже переодетый в мягкую серебристую непромокаемую куртку и сапоги. Все молча смотрели, как он укрепляет на ремне чехол с ножом.
– Куда ты собрался? – спросил наконец Серафим.
– За кудыкины горы, – усмехнулся Илья. – До темноты вернусь. Отдыхайте пока, рыбку половите.
Антон и Валерия переглянулись, понимая чувства Пашина. Юрий Дмитриевич неодобрительно покачал головой.
– Одному я бы тебе не советовал бродить по здешним болотам, незнакомые места – опасные места.
– Я бродил один по джунглям Мадагаскара, – отмахнулся Илья, – а этот лес – не джунгли.
– Тогда хоть карабин возьми, дашь сигнал в случае чего.
– Ничего со мной не случится, и сюда я пришел не воевать и не охотиться. Антон, отойдем-ка.
Они удалились на два десятка шагов на берег озера. Противоположный берег – сплошная стена тростника и кустарника – был близко, но из-за пелены моросящего дождя казался размытым и далеким.
– Ты ничего не чуешь? – понизил голос Илья.
– Давно прислушиваюсь. Ничего.
– Вот и я тоже. И это меня тревожит больше всего. Не могли же сторожа храма оставить нас в покое. Готовят очередную пакость?
– Не исключено. Юрий Дмитриевич прав, не надо бы тебе никуда ходить.
– Я и сам знаю, – сквозь зубы проговорил Илья. – Мне бы только Владиславу найти, поговорить с ней, в глаза заглянуть… понять, ждала или нет.
– Будь осторожен.
– Какая к дьяволу осторожность, когда влюблен! – Илья криво улыбнулся. – Давно не ощущал себя мальчиком, как сегодня, и знаешь, – он снова улыбнулся, – это даже приятно.
– Если понадобится помощь – позови вслух, крикни: «Антон!» – я услышу.
– Надеюсь, ничья помощь мне не понадобится.
В кустах за спиной разговаривающих раздался шорох. Они оглянулись и увидели волчью морду с горящими желтыми глазами, выглядывающую из-под лап молодой ели. Антон искоса посмотрел на Илью, но тот остался спокоен, внимательно разглядывая зверя, и вдруг шагнул к нему, присел на корточки, сказал негромко:
– Привет, старина. Ты не за мной ли послан, случайно?
Волк молча показал зубы – это была настоящая улыбка! – попятился, не сводя горящих глаз с Ильи, как бы приглашая его за собой. Тот разогнулся, с торжеством и волнением посмотрел на Антона.
– Она прислала его за мной, понимаешь? А это значит, что меня здесь ждут. Чао, мастер. К ночи буду.
Илья нырнул в кусты за отступившим зверем и исчез за деревьями. Антон некоторое время прислушивался, улавливая чавкающие звуки шагов, пробормотал про себя: «восток – дело топкое», – потом задумчиво побрел вдоль берега, глядя под ноги, и через десяток шагов вдруг понял, что идет по кладбищу. Нога едва не наступила на каменную плиту, утонувшую в земле, с выбитым на ней крестиком и какой-то полустершейся надписью. Еще одна такая же плита виднелась поодаль, а между деревьями кое-где открылись взору и покосившиеся каменные кресты.
