– Не понимаю, – с легким раздражением сказал Тротт. Четери вздохнул.
– Как объяснить слепцу, что такое свет? Ну смотри… Ты же не перепутаешь костер с водой? А темноту – с солнечным днем? В тебе столько тьмы, что можно затопить всю Тафию. И воздуха очень много. И виты. В твоих друзьях нет такого, нет родового наследия. Только у блакорийца, но кровь его слаба. А у тебя есть. Я свою ауру не вижу, а у Нории она – как огромное мягкое озеро вокруг, будто из него бьет столб силы и потом фонтаном опускается на землю, растекаясь до горизонта. А твоя девочка, маленькая Рудлог, суть огонь, но столб слабенький, совсем крошечный. Может, и еще родовое что-то есть, воздух или земля, но пока она не созрела – трудно сказать. Так бывает: более сильная стихия подавляет, закрывает слабую. А ее огонь четко виден и сейчас. Это как… – он задумался, – как фонарь. Ты, получается, видишь стекло, и фитиль с маслом, и совсем немного света. А мы – только свет, но очень четко: его силу, тепло, объем.
Макс живым воображением не отличался, а уж поэтичные описания воспринимал с трудом. Но разницу уловил.
– Почему она боится тебя? – вдруг спросил дракон.
– Кто? – уточнил Тротт. Чет спокойно смотрел на него, и инляндец не выдержал, опустил глаза. – Я делал ей больно. Физически.
– Накажу, – ровно отозвался Четери, но в глазах его блеснули ярость и разочарование. – Женщин трогать запрещено, а детей – тем более. Она еще девочка и душой, и телом. Раньше в поединках, если убивали женатого мужчину, победитель брал на себя заботу о его женщине и детях. Или, – Мастер присмотрелся, – ты уже наказан?
– Я не понимаю тебя, – сквозь зубы проговорил Макс. Чет усмехнулся.
– Злишься… щенок. Иди, не искушай меня дать тебе очищение. Рано еще, не готов. Само тебя найдет, когда придет время. Иди! Я позову тебя завтра.
Дракон встал и пошел в сторону дворца. А Тротт с полным ощущением, будто его только что выпороли, открыл Зеркало домой, в Инляндию.
На кухне загремел посудой Март, и так аппетитно запахло жареным мясом и овощами, что Макс чуть не взвыл от голода. Друг как почувствовал – появился в гостиной с полными тарелками, бухнул их на стол.
– Ешь, проглот, – пробурчал он, – раз я на этой неделе почетная нянька. То слезы вытираю, то жратву таскаю. Мне бы чепчик и передник с оборками, и образ будет завершен.
Блакориец еще раз сбегал на кухню, вернулся и упал в кресло, открывая бутылку с пивом, к которой тут же присосался, как к живому источнику. Макс уже переоделся в футболку с длинными рукавами, в домашние брюки и начал есть, стараясь не вгрызаться в мясо с урчанием. Видят боги, после занятий с Четери он снова начал ощущать удовольствие от вкуса сочного жареного мяса или сладкого молока, от пахнущего чистотой белья и удобной кровати, от возможности выспаться. Даже от боли в мышцах – давно он в этом мире не давал им работы.
– Ну и где ты так урабатываешься? – повторил вопрос Мартин, подождав несколько минут – пока у друга в глазах пропадет голодный блеск. – У дракона?
– Я к нему в Пески Зеркалом хожу, – немного невнятно ответил Макс. – Резерв от этого иссушается напрочь. Очень трудно удерживать стабильность портала из-за их Стены.
Глаза блакорийца блеснули азартом.
– Нет, не проси, – угрожающе сказал Макс.
– Один раз, – со смешком попросил Мартин. – Если ты на это способен и есть ориентир, то я что, хлюпик какой? Хочу попробовать. Спроси разрешения у своего дракона.
– Нет, – пробурчал Макс.
– Да! – провозгласил Март. – Иначе явлюсь без приглашения. И Вики с Алексом тебя сдам…
– Март, – холодно прервал его инляндец, – о чем поговорить хотел?
– Да, – барон рассеянно улыбнулся. – Сейчас сдам тебе межгосударственный секрет. Но ты у нас особой болтливостью не страдаешь, поэтому можно. Сестра Марины Рудлог вышла замуж за короля Бермонта.
– Не слышал, – сухо сказал Тротт.
– Это неудивительно: весь континент за свадьбой наблюдал, а ты не знаешь, – отмахнулся фон Съедентент. – Но не в этом суть. Его заразили берманским бешенством. Знаешь, что это такое?
Макс покачал головой.
– Он сейчас в стазисе, почти мертв. Марина просит помощи, но мы помочь не можем. И я смотрел, и Данилыч с Вики. Вирус развивался бешеными темпами, поражены внутренние органы, множественные подкожные кровоизлияния, легкие почти отказали, печень, почки. Я подумал, что для тебя это может стать неплохим вызовом.
– Мартин, – сказал Тротт очень устало, – у меня просто нет времени. Я понимаю твое желание угодить женщине, но клянусь, мне просто некуда впихнуть эту задачу. Я еще не раздал долги по препаратам. Но даже если я возьмусь: разработка вакцины, если она вообще может быть создана, – дело нескольких лет. И не для одного человека, а для целой группы. И то… если организм уже так поражен, то даже в случае создания вакцины Бермонт все равно умрет – не от интоксикации, так от отказа органов. Виталистика не панацея, сам знаешь.
Барон хмурился. Отставил бутылку, с досадой щелкнул по ней пальцем.
– Знаю, Макс. Но я должен был спросить.
– Я могу через тебя посмотреть, – предложил Тротт, глядя на разочарованное лицо друга. – Но только потому, что ты просишь, Март.
– Посмотри, – без энтузиазма согласился блакориец. Природник подошел к другу, сдавил виски пальцами. – Какие у тебя нежные ручки, Малыш, – глумливо захихикал Мартин. – И глаза красивые. Родился бы ты женщиной – давно бы уже на тебе женился.
– В зубы дам, – предупредил Макс сухо. – Помолчи. Вспоминай. И глаза закрой.
– Черт, я забыл, как это неприятно, – сквозь зубы пробурчал Мартин. – Как сороконожка в мозгах копошится.
– Молчи! – рявкнул Тротт. Он смотрел, прикрыв глаза, – и отмахивался от обрывков ненужных воспоминаний, морщась от видений про Марину Рудлог, от придворных дел, от смутных желаний, от имени «Виктория» и обрывков стихов, от тоски и любви к огню. И вот он уже был Мартином – и чувствовал вкус вина и запах камня в доме в Блакории, и проводил руками над Бермонтом, и видел то, что видел друг, и ощущал то, что ощущал он, сжимая зубы от близости родственной стихии.
Отсоединился, и блакориец несколько секунд тряс головой, грязно ругаясь на своем языке. Схватил недопитую бутылку пива и в несколько глотков осушил ее.
– Безнадежно, – сказал Макс. – Даже пытаться не буду. Извини, Мартин.
– Да я и сам знал, – тоскливо ответил друг. – Но хотел услышать от тебя. Ты ведь никогда не боялся невозможного.
– Я не бог, – суховато отозвался Тротт. После сытного ужина и потраченных на чтение памяти сил глаза начали слипаться, и организм, решив, что с него довольно, настойчиво требовал сна. Мартин попрощался и ушел, оставив за собой грязную посуду и пустую бутылку. И хозяин дома, вместо того чтобы упасть в кровать, пошел мыть тарелки. Дома у него все должно быть идеально.
