Интересно, на какой по счету ступеньке Корва пожалеет, что не освоил Темный Путь? – злорадно подумал я.
На самом деле я вовсе не злой человек. Просто у меня развито чувство комического. Вот без него я бы пожалуй вполне мог бы сделаться злым, благо темперамент подходящий. Но злым я уже несколько раз в жизни был, оказалось, это совсем не увлекательно. И следовательно, не имеет смысла, по крайней мере, для меня. Гораздо интересней искать и находить хоть что-нибудь смешное во всех, кто меня сердит. Непростая задача, но я справляюсь примерно в девяти случаях из десяти. Например, вот прямо сейчас.
Пока мы поднимались по лестнице, я сообразил, что надо убрать защитный барьер. Я с ним уже наигрался, в смысле неоднократно убедился, что все получается. И теперь могу благополучно отправить это умение в сундук пассивной памяти, где хранятся всякие условно полезные знания вроде таблицы умножения и чудесной способности посылать в дальний полет нагруженную пирогами тарелку.
Вовремя спохватился. Базилио тут же прислала мне зов и сказала: «Макс, с тобой почему-то стало очень трудно связаться. Я уже испугалась, что разучилась пользоваться Безмолвной речью, но с другими получается легко, как раньше».
«Извини, – покаялся я. – Это я защитный барьер учился ставить, чтобы спать не мешали. И не сообразил, что надо сперва тебя предупредить».
«Ничего. Леди Тайяра говорит, что людям умственного труда иногда бывает полезно поволноваться за близких. А иначе мы, чего доброго, и не вспомним, что они у нас есть. Мне кажется, она права. Когда я решаю по-настоящему интересные задачи, забываю даже… Неважно. Вообще обо всех».
«Вот и у меня вечно та же история. Добро пожаловать в клуб».
«Больше не буду тебе мешать, – пообещала Базилио. – Просто хотела сказать спасибо, что ты так быстро увел своего гостя. Он… Ну, в общем, довольно странный. Звери его боятся. А на меня даже когда я выглядела чудовищем никто с такой неприязнью не смотрел».
«Это не на тебя лично, – утешил ее я. – Он вообще на всех так смотрит, включая собственное отражение в зеркале и единственную дочку. Собственно, начиная с себя и нее».
С сэром Корвой Блиммом меня связывают крайне сложные и запутанные отношения. То есть, если бы я просто перерезал всю его родню в разгар Смутных Времен, нам обоим было бы гораздо проще: мы бы демонстративно не здоровались при встрече, возможно, время от времени организовывали бы ни к чему не обязывающие покушения друг на друга, и на этом все. Но о такой легкой жизни нам остается только мечтать.
Дело не в том, что у меня был – и теоретически продолжается – роман с Корвиной дочкой. Уж чем-чем, а романами нашу аристократию не шокируешь, каков бы ни был состав участников и выбранные ими способы выражать свою страсть. Там, где простой обыватель беспомощно всплеснет руками: «Да что же это творится, люди добрые?!» – любой из потомков знати времен Древней Династии с досадой поморщится: «Вечно одно и то же», – и призовет садовника, чтобы спросить, когда в этом году расцветут уандукские фийорфины – событие, заслуживающее куда более пристального внимания, чем любовные похождения соседей, знакомых, королевских придворных и членов их собственной семьи.
Поэтому мой роман с леди Меламори Блимм шокировал ее отца и остальную родню не самим фактом, а только рекордной продолжительностью. Правила хорошего тона велят девушкам из аристократических семейств бросать любовников не позже, чем через дюжину дней после первого свидания. Но с тех пор, как Меламори поступила на государственную службу, да еще и в Тайный Сыск, что по меркам ее родни немногим лучше, чем продать себя в рабство на одном из подпольных рынков Куманского Халифата, от нее заранее ожидают сколь угодно разрушительных выходок. То есть, будь наш до неприличия затянувшийся роман единственной проблемой, Корва бы это как-нибудь пережил.
Гораздо труднее ему смириться с тем фактом, что однажды, давным-давно я вылечил от безумия его любимую жену, предварительно простив ей покушение на мою жизнь, спланированное и осуществленное, как нам всем хочется верить, в помрачении и бреду
[4]. Причем почти нечаянно вылечил: метнул в нее Смертный Шар и приказал выздороветь; в ту пору я вовсе не был уверен в результате да и сейчас отношусь к собственной способности исцелять, мягко говоря, настороженно.
Не могу сказать, что выздоровление улучшило характер леди Атиссы и прибавило ей здравого смысла; как по мне, даже наоборот, но безумием от нее больше не пахнет, а значит исцеление действительно произошло. С тех пор сэр Корва Блимм мой вечный должник, и я могу представить, насколько это для него невыносимо. Ну то есть только теоретически могу. Я-то человек совсем другого склада: когда меня спасают, говорю «спасибо» и спокойно живу себе дальше в полной уверенности, что регулярное спасение друг друга – неотъемлемая часть нормальных взаимоотношений между людьми.
Но и это вполне можно было бы пережить. Тем более, что быть моим вечным должником легко и удобно: я не болтаю о своих добрых поступках на всех углах. И не донимаю сэра Корву требованиями деятельно выражать мне благодарность – например, низко кланяться при всякой встрече или держать на стене в гостиной мой парадный портрет.
Однако есть еще одна проблема. В семействе Блиммов существует легенда, будто их единственная дочь регулярно сбегает в далекий Арварох не просто ради собственного удовольствия, а спасаясь от ужасного меня.
Беда в том, что поначалу леди Меламори действительно меня побаивалась – много лет назад, в самом начале нашего знакомства, когда я за ней крайне неуклюже ухлестывал, а она никак не могла решить, что делать с этаким счастьем. В смысле насколько далеко меня можно послать, чтобы потом вернуть, если вдруг понадоблюсь. Однажды она пожаловалась родителям, что новый коллега ее иногда пугает; ляпнула и забыла, а они запомнили навсегда.
С тех пор многократно изменилось все, начиная с самой Меламори, к чьей врожденной способности мотать мне нервы прибавились чрезвычайно полезная привычка регулярно спасать мою жизнь и удивительное умение привносить в нее радость, однако Блиммы по-прежнему считают, что в моем лице их дочь обрела вечный кошмар, от которого одно спасение – смотаться в Арварох. А тот факт, что Меламори стала первой за всю обозримую историю магии Соединенного Королевства ученицей тамошних буривухов, которые, по идее, такому могут научить, что самому Лойсо Пондохве в страшных снах не снилось, ее родители полагают просто предлогом, придуманным, чтобы сохранить лицо. Люди часто выбирают считать правдой самую неприятную из возможных версий. А когда она одновременно еще и самая понятная, вцепляются намертво, чтобы никто не смог эту страшную якобы правду у них отнять.
Таким образом, в моем лице сэр Корва Блимм обрел злейшего врага, которого следовало бы придушить собственными руками. И одновременно вечного благодетеля, спасшего его любимую жену. Жить с такой непростой композицией в голове и правда не сахар, я ему от всего сердца сочувствую. Но изменить ничего не могу. Разве что на глаза пореже попадаться; впрочем, до сих пор это у нас получалось как бы само собой.
