– А иррашийцы вообще свой язык придумали, чтобы их разговоров никто не понимал, – наябедничал я.
– Мне рассказывали, – кивнул Гэйшери. – Но они хотя бы не поленились, выдумали язык целиком, от начала и до конца. Жил бы я в ваше время, непременно бы его выучил. По-моему, это должно быть забавно – всерьез говорить о настоящих людях, вещах и событиях на выдуманном языке. Уж всяко интересней, чем морочить друг другу голову дурацкими буквами, которые не укладываются ни в одной разумной голове!
Я наконец догадался, что ему просто обидно. Газета – вот она, а прочитать невозможно. Я бы на его месте почувствовал себя безграмотным болваном. И тоже сейчас ругался бы: ишь, чего выдумали! Что за дрянной, корявый незнакомый мне алфавит!
Поэтому я отобрал у него газету и сказал:
– Честно говоря, вы немного потеряли. В газетах обычно такие глупости пишут, что вы, чего доброго, спустили бы меня с лестницы за то, что такую дрянь в дом приволок. А те новости, которые заслуживают внимания, я вам, если хотите, сам перескажу.
Гэйшери скорчил презрительную рожу. Могу вообразить эти ваши так называемые новости – было написано на его лице. Но согласился:
– Валяйте.
– Сегодня все население города с раннего утра развлекается тем, что пишет и отправляет письма Королю, – сказал я, разворачивая газету.
– А это еще зачем? У вас так теперь принято? Чтобы Король не чувствовал себя одиноко?
– Да он в общем и так не особо страдает. Королю отправляют просьбы ни в коем случае не запрещать магию. Ее, конечно, и без писем не запретят, просто Джуффин пустил такой слух из каких-то интриганских соображений. Я, честно говоря, опасался, обыватели только обрадуются, что жизнь снова станет спокойной и понятной, как в Эпоху Кодекса. Но нет, вся столица стоит на ушах. Тут пишут, Король уже получил сто семьдесят восемь официальных петиций в защиту магии, каждая с кучей подписей, и они продолжают прибывать. Разнообразного содержания, в зависимости от того, кто писал. Там и здравые соображения, и сердечные мольбы, и романтические поэмы, посвященные чудесной магической силе, и юридические рассуждения о некорректности отмены уже внесенных поправок к действующим законам, и обещания унять хулиганов своими силами, раз уж полиция не справляется, и другие обещания, я бы даже сказал, угрозы, что колдовать все равно никто не перестанет, и детей научат всему, что знают, и пусть Тайный Сыск хоть от злости лопнет, все равно в Холоми все преступники не поместятся. А если всех подряд отправлять в изгнание, так вряд ли совершенно пустой город сможет по-прежнему считаться столицей Соединенного Королевства.
– Резонно, – ухмыльнулся Гэйшери. – Я бы на их месте тоже так написал. Ишь какие храбрые стали! А ведь совсем недавно были жалким трусливым фуфлом. Когда у вас тут магию запретили, я-то знал, что это единственный шанс хоть немного продлить агонию Мира и выиграть время. Но не мог понять, почему люди так легко согласились отказаться от магии? Почему не подняли бунт? Как могли смириться, что им какие-то посторонние болваны вдруг запретили колдовать, грозя наказанием? Все эти разговоры про конец Мира для непосвященных должны были звучать неубедительным враньем. Я бы сам в такую чушь ни за что не поверил, если бы своими глазами не видел. И если бы заранее не знал, что к тому рано или поздно придет.
– Они, кстати, на моей памяти уже бунтовали, – вспомнил я. – Еще при жизни Магистра Нуфлина Мони Маха, когда ни у кого даже тени надежды не было, что однажды всем снова официально разрешат колдовать. Такое устроили по совершенно ничтожному поводу, что вспоминать страшно
[26]. В смысле вам бы как раз понравилось. А в ту пору, когда принимали Кодекс Хрембера, люди просто очень устали от Смутных Времен. Это же, если не ошибаюсь, без малого двести лет продолжалось: хаос, бардак, неразбериха, доверять нельзя никому, включая родных и близких, особенно если они состоят в Орденах. Кого угодно в любой момент мог убить какой-нибудь псих, только потому, что вчера выучил новый прием боевой магии, и теперь срочно надо на ком-нибудь попробовать, работает или нет. Ну или просто вино на орденской кухне закончилось, а у этого лавочника как раз есть подходящий сорт, и поразить его каким-нибудь смертным заклятием проще и веселее, чем отбирать…
– Заткнитесь! – рявкнул Гэйшери. – А то я без вас не знаю, как оно было. Вы с меня сейчас, считайте, заживо кожу сдираете. Невелика радость знать такие вещи о Мире, который ощущаешь своим.
– Извините. Никак не привыкну, что для вас это личное горе. Для меня-то просто история. Которая к тому же произошла не со мной.
– Это вам только кажется, что не с вами. Однажды поймете, что для могущественного человека все всегда происходит вот прямо сейчас, с ним лично. И надеюсь, не поленитесь перейти Мост Времени, чтобы принести мне извинения за свою бестактность – не формальные, а настоящие, выстраданные. Я готов подождать.
– Ладно, – кивнул я. – Если стрясется со мной такое несчастье, не поленюсь. Хотя сейчас даже думать страшно про этот Мост Времени. После того, как один раз по нему прогулялся, каждый день говорю себе: «Больше ни за что туда не пойду!» – и этого обещания бывает достаточно, чтобы скакать от радости даже в самый паршивый день.
– Вас можно понять, – неожиданно согласился Гэйшери. – Даже Первый Ужас Небытия мало кому нравится; об остальных и говорить нечего. Я сам когда впервые попробовал, так потом злился, что чуть вовсе Мосты Времени не отменил – все сразу, то есть саму их возможность. А это все-таки было бы редкостным свинством с моей стороны. Счастье, что мне это оказалось не по зубам, просто сил не хватило. Уничтожать вообще трудней, чем создавать, хотя многие думают, наоборот. А потом выяснилось, что к Ужасу Небытия можно постепенно привыкнуть, как к любой другой досадной неприятности. К чувству голода, например, или к боли в глазах, когда выходишь из темноты на слишком яркий свет. Не отказываться же от жизни из-за такой ерунды?.. Только не подумайте, будто я вас уговариваю. Это ни к чему, судьба сама уговорит. Она у вас в этом смысле очень счастливая: всегда заставляет делать, что должно. И не отвертитесь. Я бы на вашем месте был на нее очень сердит.
– Она того заслуживает. Такое порой творит, что хоть на первую попавшуюся чужую меняй. Но у меня очень покладистый характер, – сказал я. И, не удержавшись, саркастически добавил: – Примерно как у вас.
– Да ладно – как у меня! Ишь, размечтались! – возмутился он. – Это только на первый взгляд может показаться, потому что вы вежливый, а я не особенно. А так-то вам до меня далеко.
Чему я действительно научился за последние два дня, так это давно утраченному древнему искусству не спорить с Гэйшери. Впрочем, я не единственный ныне живущий мастер. Джуффин и леди Сотофа, как я теперь понимаю, овладели этим умением в совершенстве задолго до меня.
– А мне теперь очень стыдно, – вдруг признался Гэйшери.
Я даже рот открыл от неожиданности. Искусство ничему не удивляться мне точно не по зубам.
