Дамиан пошевелился, приподнялся на локтях и прошептал ее имя. Веки Хизер задрожали, и она медленно открыла глаза навстречу его нежному, ласковому поцелую, который сказал ей все о произошедшем чуде, о наслаждении и обо всем остальном, что было отдано, принято и разделено между ними.
О таком она даже не осмеливалась мечтать… Все ее желания сбылись.
Глава 13
Время для них остановилось. О сне было забыто, ибо ночь превратилась в одно непрерывное откровение. Хизер узнала, что любовная близость бывает очень разная – томная и нежная, томительно-неторопливая, шаловливая и дразнящая, неистовая и откровенная в своей простоте, исступленно-страстная, но всегда неизъяснимо прекрасная.
Первый слабый проблеск рассвета застал влюбленных в объятиях друг друга. Волосы Хизер черным шелком разметались по груди Дамиана. Сильной, мускулистой рукой он обнимал ее, крепко прижимая к себе.
– Мне и в голову не приходило, что в глубине души ты распутная молодая леди, – шутливо заметил Дамиан.
Хизер удержалась от того, чтобы спрятать лицо у него на груди, и с притворным возмущением парировала:
– Прошу заметить, что до вас, сэр, подобных претензий я не слышала!
Дамиан обнял ее еще крепче.
– И больше никогда не услышишь, – серьезно проговорил он и, помолчав, тихо добавил:
– Ведь ты подарила мне сегодня незабываемую ночь.
Хизер подняла на Дамиана благодарный взгляд и заметила, как по его лицу промелькнула какая-то едва уловимая странная тень. Она слегка нахмурилась в надежде, что он сейчас что-то добавит, но вместо этого Дамиан показал рукой на висевшую на стене акварель и поинтересовался:
– Где ты научилась так хорошо рисовать?
Она слегка задумалась.
– Первые уроки мне давал домашний учитель, когда я была еще девочкой, а потом в Лондоне в пансионе мисс Хевшэм.
– Откуда такая скромность, Хизер? Ведь ты же действительно талантлива.
Она в замешательстве слегка пожала обнаженным плечом:
– Я научилась тому, чему учат всех, потому что, как говаривала мисс Хевшэм: «Леди должна быть благоразумна и деликатна. Леди должна знать, как очаровать и как быть очаровательной. Надо быть всегда приятной и любезной. Уметь вышивать и шить, хорошо петь, играть и рисовать или, по крайней мере, смело пытаться делать это», – процитировала Хизер и, многозначительно помолчав, закончила:
– Кое-что я научилась делать немного лучше остальных, вот и все.
– Тогда ты наверняка была ее гордостью!
– Я была первой в классической литературе, живописи, рукоделии. Но как ты заметил… – фальшиво беспечным тоном продолжила она, – человеку с, так сказать, ограниченными возможностями трудновато, например, грациозно скользить по паркету или отправиться на верховую прогулку. Боюсь, в подобного рода занятиях я не блистала.
Дамиан слишком поздно понял свою ошибку. Хизер опустила глаза, старательно избегая его взгляда и улыбаясь какой-то неестественной застывшей улыбкой. Он накрыл ладонью ее, лежащую на простыне, маленькую руку.
– Все это не имеет никакого значения, – ласково сказал он.
Разбуженная память вновь услужливо напомнила ей перенесенные обиды, и сердце Хизер тоскливо заныло.
«Ты не нашего круга, Хизер Дьювел… Ты хромоножка… Ты калека…»
Хизер потрясла головой, отгоняя тяжелые воспоминания.
– Тогда это имело значение, и очень большое, – задумчиво проговорила она и торопливо добавила:
– Но ты прав, все в прошлом.
Несмотря на ее, столь решительный отказ от прошлого, обиженная маленькая девочка, какой она когда-то была, по-прежнему осталась частью ее существа. И Дамиан понял, что у Хизер никогда не было того детства, которого она заслуживала. Судьба распорядилась иначе.
– Если ты была так несчастлива, – спросил он, – почему не рассказала об этом родителям? Почему не попросила забрать тебя из пансиона?
Дамиан не мог себе представить, что Майлз и Виктория сознательно бы обрекли Хизер на страдания.
Она с преувеличенным вниманием водила пальцем по темным волосам на его груди.
– Понимаешь, мама и папа считали, что мне лучше быть с девочками моего возраста. Поэтому они и отправили меня в пансион. А не жаловалась потому, что боялась их огорчить.
Дамиан посмотрел на нее долгим, внимательным взглядом.
– Ты ненавидела этот пансион? Конечно, Хизер, ты его ненавидела. И они до сих пор ничего об этом не знают, ведь так?
Хизер зябко повела плечами и не ответила. Но ее молчание было красноречивее слов.
Дамиан поразился стойкости этой девушки. Она ведь осталась в пансионе, чтобы доказать самой себе, что не хуже других. Он уже знал, что Хизер не из тех, кто легко смиряется с поражением. Она будет добиваться своего любой ценой. Какой бы уязвимой Хизер ни была, она все равно упрямо поднимется, выпрямится во весь свой росточек, несгибаемая в своей решимости идти до конца.
Только сейчас он понял, сколько внутренней силы в этой женщине, больше, чем у многих мужчин. Но знала ли об этом сама Хизер?
Внезапно решившись, он отбросил в сторону одеяло и, не обращая внимания на свою наготу, поднялся с кровати. Быстро скатал лежащий на полу ковер и сдвинул его к дальней стене. Потом решительно шагнул на середину комнаты.
– Иди-ка сюда.
Хизер стыдливо прикрылась простыней и посмотрела на него с таким выражением, как будто он лишился рассудка.
– Нечего на меня так смотреть, – спокойно сказал Дамиан. – Ты хотела научиться танцевать, так вот пришло время попробовать.
Лицо Хизер исказилось от боли.
– Дамиан, я же сказала тебе, что не могу…
– Вчера вечером ты ехала верхом на Зевсе, так?
– Да, но… с тобой, – она запнулась. – Я же ехала не одна.
Дамиан приглашающе протянул руку:
– Но ведь и сейчас ты будешь не одна, верно?
Он говорил мягко, но твердо, а полный нежности взгляд буквально притягивал Хизер.
Она откинула простыню и встала на пол. Странное чувство нереальности происходящего охватило ее. Казалось, все это происходит не с ней, а с кем-то другим. Хизер бросила взгляд на лежащий в кресле халатик и нерешительно потянулась за ним.
– Он навряд ли тебе понадобится, дорогая, – остановил ее Дамиан. – Здесь нет публики. – Он взял ее за руку, и она почувствовала, какие у него сильные и горячие пальцы. – Между прочим, несколько минут назад ты была не так скромна, как сейчас.
– Но я же не стояла нагишом посреди комнаты! Дамиан оглядел ее с головы до ног откровенным взглядом и сообщил:
– Так-то оно так, однако, то, что я вижу, мне очень даже нравится.
