Глава 14
Немцы мёртвой хваткой вцепились в город Острув-Мазовецка. И чёрт бы с ними, пусть там сидят и радуются, что отбили две атаки безумных Иванов, у которых от отчаянья, что попали в Белостокский котёл, совсем крыша съехала. Вместо того чтобы пробиваться к своим, эти безумцы лезут на запад, попадая тем самым в ещё более тесные объятия вермахта. Но зря гитлеровцы так думали, на самом деле наше упорство и пренебрежение к собственным жизням было отнюдь не безумием, это был один из этапов плана наступления, разработанного моим штабом, а если сказать точнее, то стратегическим гением Пителина. Он был убеждён в важности занятия этого населённого пункта для успешного развития всей операции. Вернее, не самого городка, а железной дороги, которая проходила по его северной окраине. Кроме этого, требовалось обеспечить полный контроль над южными пригородами для реализации плана организации огненного мешка. Северную окраину Острув-Мазовецка дивизия Вихрева взяла практически с ходу, потеряв при этом один танк Т-26 и семерых мотострелков, а это любой военный специалист назвал бы великолепным результатом. Ещё бы – достигнуты поставленные командованием задачи этого этапа наступления, при этом понесли совсем небольшие потери. Вот только все эти результаты и потери в конечном итоге оказались совершенно бесполезными. Полотно железной дороги, казалось бы, было под контролем, но пустить поезда по ней невозможно. Да что там поезда, даже довольно быстро двигающаяся мотодрезина была уничтожена артиллерийским огнём фашистов. Дорогой смерти оказались эти несколько километров железнодорожных путей для пятерых красноармейцев. Немцы с занятой ими территории могли вести прицельный пулемётно-артиллерийский огонь на протяжении всей трассы железной дороги, проходящей по городу. И выкурить их с этих во всех отношениях выгодных позиций никак не удавалось.
Может быть, зря я отдал приказ командиру 4-й танковой дивизии полковнику Вихреву ни в коем случае не втягиваться в затяжные бои. И если немцы встали в жёсткую оборону, то не пытаться уничтожить противника, а обтекать образовавшийся узел и гнать вперёд к основной цели наступления – к Варшаве. Узлом обороны займётся 86-я стрелковая дивизия, идущая вторым эшелоном нашего наступления. Ещё вчера это казалось единственно верным решением, а сейчас, когда 86-я дивизия потеряла в уличных боях уже более двух сотен бойцов, а немцы так и не сдвинулись с места, это походило на глупость и самонадеянность командарма. «Мальчишка, стратег хренов, – ругал я себя. – Какого чёрта ты запретил Вихреву ввязываться в уличные бои? Немцы же не ожидали нападения столь мощных сил русских. Да в самом начале штурма, пользуясь элементом неожиданности, несколько танков КВ и Т-34 за пару часов решили бы проблему с этим долбаным городом. А теперь приходится расхлёбывать собственную самоуверенность, что ты большой спец в немецкой психологии». В том, что фашисты, видя большие силы русских у себя в тылу, потеряют голову и бросятся улепётывать от этих ужасных варваров. Моя уверенность в этом строилась на данных, полученных от наших польских союзников, секретной карте, изъятой у Гудериана, и изучению нескольких протоколов допросов пленных немцев. Все эти источники однозначно указывали, что после прорыва фронта боеспособных частей (подразделений первого эшелона) вплоть до Варшавы у немцев быть не должно. Однако солдаты, которые обороняли этот городок, были явно не дилетанты и воевать умели.
Размышления о том, с кем же нам пришлось схлестнуться в этом городе, напрочь разбивали мои представления о качествах немецких солдат. До сегодняшнего дня я делил немецкую армию на две части: профессионалов – отлично подготовленных и обстрелянных бойцов, и обычных бюргеров, одетых в форму вермахта и прошедших начальную военную подготовку. А оно вон как выходило – бюргеры отлично держали удар и, в общем-то, по подготовке превосходили красноармейцев и командиров 86-й стрелковой дивизии. В связи с этим напрашивался очень неприятный вывод – просто так, на ура, нам прокатиться к Варшаве не удастся. Если повезёт, и мы всё-таки пробьемся к столице Польши, то кровью умоемся похлеще, чем в Финскую войну. Хорошо если половина моих ребят сможет обмыть свои усталые ноги в Висле. Но и то это перед тем, как резервные части вермахта раздавят нас, как надоедливых клопов.
«Нет и ещё раз нет! Не хочу этого и не позволю жирным жопам всяких там фонов и герров радостно ерзать на своих мягких креслах, читая отчёты о уничтожении прорвавшихся русских доблестными частями немецкой армии. Пусть истинные арийцы проливают свою кровь, мы же будем действовать по-нашему, по-скифски – из-за угла, бревном по башке». Именно такая мысль в конечном итоге вытеснила из головы все выводы о реальном положении дел, сделанные профессиональным военным, закончившим академию. Опять из Юрки Черкасова попёрла партизанщина и методы действий, которым обучали в той реальности – в эскадроне. Ну а куда деваться? Положение критическое – цейтнот. Вот-вот могли появиться резервные части вермахта. А это означает конец всем планам и мечтам – свяжут нас позиционными боями, окружат, а потом раздавят, как и ребят майора Половцева. Но группа Половцева хотя бы планы свои выполнила – считай, половину корпуса люфтваффе уничтожила, а нам до своей цели – Варшавы, если немцы быстро подтянут резервы, так и не дадут добраться.
Под воздействием всех этих мыслей моя авантюристическая сущность, отодвинув на задний план опыт деда и военные знания, полученные в академии, взяла верх и начала командовать. Естественно, стоящему рядом со мной в окопе НП полка, штурмующего город, подполковнику Ломакину, я и вида не показал, какие страсти кипели в моей душе. Не кричал и не принуждал командира полка немедленно поднимать бойцов в атаку. И кровь из носа занять этот городок, несмотря на любые жертвы. По-видимому, именно этого ожидал подполковник, а иначе как объяснить его растерянность и не слишком уверенный ответ на мой вопрос. А я всего лишь спросил:
– Слушай, подполковник, у тебя на правом фланге артиллерия есть?
Замявшись, он зачем-то достал из планшетки листок, глянул на него и лишь затем ответил:
– Так точно, в батальон капитана Соколова должна быть направлена батарея «семидесятипяток» из приданного моему полку артдивизиона. Что, прикажете осуществить следующую атаку на правом фланге? Полк готов начать новый штурм города, ждём только прибытия бронепоезда. Опираясь на его огневую поддержку, мы ещё сегодня к вечеру займём основные опорные пункты фашистов. Комдив обещал прибытие бронепоезда через два часа. Но если вы прикажете, полк готов начать атаку немедленно.
– Да подожди ты со своими атаками! Лучше скажи, есть у тебя командиры или политработники, свободно владеющие немецким языком?
Этим вопросом я совсем ввёл в ступор командира полка. Он и так робел, находясь в одном окопе с командармом, а тут вопрос, совсем не связанный ни с обстановкой, ни с его непосредственными обязанностями. Было, с одной стороны, смешно, а с другой, трогательно наблюдать, как этот заслуженный человек с медалью «20 лет в РККА», приоткрыв рот и выпучив глаза, думал, что ему ответить командарму. Размышлял он, наверное, целую минуту. А потом, решившись, громким голосом, как будто отдавая рапорт, произнёс:
– Никак нет! В полку таких специалистов не имеется. Политрук Глушкевич лучше всех в полку знает немецкий язык, но на допросах пленных, где он обычно используется как переводчик, некоторые сведениями, которые сообщают «языки», перевести не может. Приходится ему использовать словарь, чтобы выдавить из фашиста нужную информацию.
