— И правда, трудно придётся той, кто попытается заменить её в этой… роли.
— Роли?
— В этой жизни, конечно. Я оговорилась, — сказала матушка Ветровоск.
— Да, даже не знаю, кто из юных ведьм мог бы пробовать, так сказать, надеть её шляпу. Кого бы вы предложили? — спросила мисс Тик.
Она любила узнавать новости первой. И при каждом мало-мальски удобном случае норовила ввернуть слова «надеть» и «одеть», чтобы показать, что уж она-то их не путает.
— Это не мне решать, мисс Тик, — резко сказала матушка. — Все ведьмы равны, главных у нас нет, ты же знаешь.
— Да, верно, — согласилась мисс Тик, хотя она знала также и то, что главной ведьмой, которой нет, была и остаётся матушка Ветровоск. — Но я слышала, госпожа Увёртка хочет продвинуть юную Аннаграмму, свою ученицу, а госпожу Увёртку сейчас многие поддерживают. Должно быть, это из-за её книг. Она пишет о нашем ремесле так, что сердце замирает от восторга.
— Ты ведь знаешь, я не люблю, когда ведьмы пытаются навязать другим свою волю, — проворчала матушка Ветровоск.
— Конечно, — кивнула мисс Тик, изо всех сил стараясь не засмеяться.
— Я подброшу пару идей, а все пусть решают.
Да уж, эти идеи наверняка упадут с громким лязгом, подумала мисс Тик, а вслух сказала:
— Петулия Хрящик быстро учится и уже далеко продвинулась. Хорошая, разносторонне одарённая ведьма. И к людям она прислушивается.
— По-моему, куда больше она прислушивается к свиньям, — сказала матушка Ветровоск. — А я вот думала про Тиффани Болен.
— Что? — подскочила мисс Тик. — Вам не кажется, что бедной девочке и без того сейчас нелегко?
Матушка Ветровоск улыбнулась, но улыбка её сразу погасла:
— Ты же знаешь, как говорят, мисс Тик: хочешь, чтобы что-то было сделано, — поручи это тому, у кого дел по горло. А у Тиффани Болен скоро дел будет именно что по горло, — добавила она.
— Почему вы так думаете? — спросила мисс Тик.
— Хмм. Я пока не уверена, но мне очень интересно, как будут вести себя её ноги…
Перед поминками Тиффани почти не спала. Ткацкий станок госпожи Вероломны стучал всю ночь напролёт — старая ведьма хотела успеть закончить простыни, которые ей заказали.
Перед самым рассветом Тиффани наконец сдалась и встала, именно в таком порядке. Зато она хотя бы успеет выгрести навоз и подоить коз, прежде чем навалятся другие дела. Шёл снег, и колючий ветер нёс его над землёй.
Тиффани катила в серых сумерках полную тачку исходящего паром навоза к компостной куче, когда услышала тихий перезвон. Примерно так звенели музыкальные подвески у дома госпожи Жилетт, только у неё они были настроены, чтобы отпугивать демонов.
Звон доносился оттуда, где летом цвели розы. Розы были старые, ухоженные, и бутоны их были такого густого, насыщенного оттенка багрового, что казались, как и следовало ожидать, почти чёрными.
А теперь розы снова цвели. Но они…
— Они тебе нравятся, маленькая пастушка?
Голос не раздавался у неё в голове, ни один из её умов-разумов был тут ни при чём, а доктор Хлопстел никогда не просыпался раньше десяти часов. Это губы Тиффани произнесли слова её собственным голосом. Но она ничего такого не думала и говорить не собиралась.
Она поняла, что со всех ног бежит обратно к дому. Этого она тоже делать не собиралась, однако ноги решили за неё. Не то чтобы она испугалась. Не совсем. Просто ей вдруг очень захотелось очутиться где угодно, лишь бы не в предрассветном саду, где в воздухе носятся крохотные острые ледяные кристаллы снега и всё тонет в снежной дымке, будто в тумане.
Вбежав в дом через заднюю дверь, Тиффани налетела в темноте на что-то невысокое и мягкое.
— Эмм, прости, — сказало оно.
Ага, значит, это Петулия. Она была как раз из тех людей, кто извиняется, когда им наступают на ногу. Учитывая обстоятельства, Тиффани обрадовалась ей, как никому другому в целом свете.
— Извини, меня позвали помочь с коровой, и, эмм, возвращаться домой уже не имело смысла, — объяснила Петулия. Потом спросила: — У тебя всё нормально? Что-то по тебе не похоже…
— У меня голос во рту! — выпалила Тиффани.
Петулия с опаской посмотрела на неё и немного попятилась.
— Ты хочешь сказать, в голове? — спросила она.
— Нет! С голосами в голове я как раз могу справиться! Мой рот взял и заговорил сам по себе! И ты только посмотри в сад, на розы! Ты не поверишь!
Розы. Бутоны были изо льда, такого тонкого, что, если подышать на него, цветок таял без следа и оставался только мёртвый стебель. Десятки ледяных роз покачивались на ветру.
— Они тают даже от прикосновения, — сказала Петулия. — Думаешь, это твой Зимовей устроил?
— Никакой он не мой! И я не знаю, откуда ещё они могли взяться!
— И ты считаешь, он, эмм, говорил с тобой?
Петулия сорвала ещё один бутон. Стоило ей шевельнуться, с полей её шляпы соскальзывали десятки крохотных ледяных кристаллов.
— Нет! Это я говорила! В смысле, мой голос! И он звучал совсем не так, как… как он… как его… В общем, не так, как я себе представляю его голос! Он говорил слегка с издёвкой, — знаешь, как Аннаграмма, когда на неё находит. Но голос был мой!
— А как ты себе представляла голос Зимовея? — спросила Петулия.
Резкий порыв ветра пронёсся по поляне, сосны дрогнули и загудели:
— Тиффани… будь моей…
Чуть погодя Петулия робко кашлянула и спросила:
— Эмм… Мне показалось, или это прозвучало как…
— Показалось не только тебе, — прошептала Тиффани.
Она стояла совершенно неподвижно, боясь шелохнуться.
— А-а, — отозвалась Петулия голоском звонким и ломким, как ледяная роза. — Тогда, наверное, нам лучше вернуться в дом, да? Эмм, и растопить везде камины, и заварить чай, да? А потом возьмёмся за работу, потому что уже скоро здесь будет куча народу, слышишь?
Через минуту они уже хлопотали в доме: закрыли все двери на засовы и зажгли все свечи — фитильки с шипением вспыхнули, и стало светло.
Они не говорили ни о розах, ни о ветре. Что толку? Да и работы было полно. Работа всегда выручает. Вместо того чтобы кудахтать, как перепуганная курица, делай своё дело и тем временем думай, а потом можно будет и поговорить. Они даже умудрились оттереть с оконных стёкол ещё немного копоти.
Всё утро жители окрестных деревень стучались в дверь, чтобы отдать то, что накануне заказала госпожа Вероломна. На полянке стало многолюдно, солнце полностью взошло, хотя и осталось бледным, как яйцо, сваренное без скорлупы. Мир сделался… нормальным. Тиффани даже задумалась: а правда ли всё это было? Правда ли в саду цвели ледяные розы? Уже ни одной не осталось: бутоны растаяли даже в холодных лучах рассвета. Правда ли ветер заговорил с ней? Тут Тиффани встретилась взглядом с Петулией. Да, всё правда, но сейчас надо думать о том, как накормить гостей на поминках.
