Мимо проехала повозка, плеснув свежей волной слякоти.
— Нутро? — переспросил таинственный голос снеговика. — Да, нужно нутро из особой пыли. Но что это за пыль?
— Железная, — уверенно заявил, возможно, старший из мальчиков. — Железа довольно, чтоб выковать гвоздь.
— Ах да, точно, — вспомнила, возможно, старшая из девочек. — Мы прыгали под этот стишок через скакалку. Как там… «Железа довольно, чтоб выковать гвоздь, воды довольно, чтоб быка утопить…»
— Пса, — поправил, возможно, старший из мальчиков. — «Железа довольно, чтоб выковать гвоздь, воды довольно, чтоб пса утопить, серы довольно, чтоб блох прогнать…» А бык был в «довольно яду, чтоб быка убить».
— Что это? — спросил снеговик.
— Это… вроде как… старая песенка такая, — сказал, возможно, старший из мальчиков.
— Нет, это стишок. Все его знают, — сказала, возможно, старшая из девочек.
— Ага, называется «Из чего только сделаны люди», — сказал ребёнок, который не стоял на голове.
— Расскажите мне его целиком, — потребовал снеговик.
И, стоя на покрывающейся льдом мостовой, дети припомнили всё, что смогли. Потом, возможно, старший из мальчиков робко спросил:
— А теперь ты возьмёшь нас с собой полетать или облом?
— Нет, — сказал снеговик. — Мне нужно спешить на поиски. На поиски того, что делает человеком!
Однажды после обеда, когда воздух стал холодать, в дверь нянюшкиного дома отчаянно застучали. Это оказалась Аннаграмма. Ей открыли, и она ввалилась в комнату, едва не упав. Выглядела она ужасно, у неё зуб на зуб не попадал.
Нянюшка и Тиффани устроили её поближе к огню, но она заговорила прежде, чем зубы согрелись:
— Ч-ч-ч-черепа! — выдавила она.
Ох, только не это, подумала Тиффани.
— Что — «черепа»? — спросила она.
Нянюшка тем временем проворно принесла из кухни горячее питьё.
— Ч-ч-ч-ч-черепа г-г-г-госпожи Вер-р-р-роломны!
— Ясно. И что с ними такое?
Аннаграмма жадно отхлебнула из кружки и выпалила:
— Что ты с ними сделала?
Горячее какао хлынуло по её подбородку.
— Похоронила вместе с ней.
— О нет! Зачем!
— Это же черепа. Нельзя было просто оставить их где попало.
Аннаграмма безумными глазами оглядела комнату:
— Тогда можешь одолжить мне лопату?
— Аннаграмма! Нельзя раскапывать могилу госпожи Вероломны!
— Но мне позарез нужны черепа, хоть какие-нибудь! — не унималась Аннаграмма. — Люди там, в моём уделе… Они прямо как будто в прошлом застряли! Я своими руками побелила весь дом! Ты представить себе не можешь, чего стоит побелить чёрные стены и потолок! А они недовольны! О кристаллотерапии и слышать не хотят! Только хмурятся и твердят, что госпожа Вероломна давала им какое-то чёрное липкое снадобье, ужасно противное на вкус, зато оно помогало! И постоянно пристают ко мне с какими-то своими мелкими дрязгами, а я ума не приложу, о чём они вообще! А сегодня утром помер какой-то старик, и мне надо будет обмыть тело, а ночью я буду с ним сидеть! Это так… ну, ты понимаешь… Брр!
Тиффани покосилась на нянюшку Ягг — та сидела в любимом кресле, тихо попыхивая трубкой. Глаза у неё блестели. Поймав выразительный взгляд Тиффани, она подмигнула:
— Ну, девочки, вы тут поболтайте себе, а я пойду, ага?
— Спасибо, нянюшка. И, пожалуйста, не подслушивайте под дверью.
— Подслушивать личные разговоры? Шутишь! — фыркнула нянюшка и удалилась на кухню.
— А она будет подслушивать? — шёпотом спросила Аннаграмма. — Если госпожа Ветровоск пронюхает, я пропала.
Тиффани вздохнула. Неужели Аннаграмма вообще ничего не понимает?
— Конечно, будет. Она же ведьма.
— Но она сказала, что не будет!
— Она подслушает, но притворится, что не подслушивала, и никому ни слова не расскажет, — объяснила Тиффани. — В конце концов мы ведь у неё в доме.
Аннаграмма явно была в отчаянии.
— А во вторник мне, наверное, придётся лететь в какую-то там долину и принимать роды. Ко мне приходила старуха и что-то прошамкала про это!
— Должно быть, госпоже Ойгладь пришло время рожать, — припомнила Тиффани. — Я ведь оставила тебе подробные записи! Ты их прочла?
— Наверное, госпожа Увёртка куда-то прибрала твои записки, — сказала Аннаграмма.
— Ты должна была их посмотреть! Я их целый час писала, — с упрёком сказала Тиффани. — На три листа получилось! Послушай, давай ты для начала немного успокоишься, хорошо? Ты что-нибудь знаешь о повивальном деле?
— Госпожа Увёртка говорит, роды — естественный процесс и надо только не мешать природе, — заявила Аннаграмма, и Тиффани отчётливо расслышала презрительное фырканье из-за двери кухни. — Но я знаю успокаивающий наговор.
— Ну, он тебе, возможно, пригодится, — слабым голосом сказала Тиффани.
— Госпожа Увёртка говорит, деревенские женщины знают, что делать, — с готовностью принялась вещать Аннаграмма. — Она советует полагаться на их крестьянскую мудрость.
— Знаешь, бабка Оббло, та старуха, что принесла тебе новость, если чем и отличается, так это крестьянской глупостью, — сказала Тиффани. — Она будет к ранам прелые листья прикладывать, стоит тебе отвернуться. Если женщина потеряла все зубы, это ещё не значит, что она набралась мудрости. Возможно, она просто умудрилась так долго оставаться глупой. Даже близко не подпускай бабку Облло к госпоже Ойгладь, пока не родится ребёнок. А роды, насколько я знаю, обещают быть трудными.
— Ну, я знаю множество подходящих заклинаний…
— Ты что! Никакой магии! Только чтобы боль снять. Это-то ты умеешь?
— Да, но госпожа Увёртка говорит…
— Тогда почему бы тебе не попросить её помочь тебе, а?
Аннаграмма уставилась на Тиффани — последние слова прозвучали чуть громче, чем той хотелось бы. Но Аннаграмма тут же нацепила на лицо улыбочку, которую, вероятно, считала дружеской. Хотя выглядело это так, словно она слегка спятила.
— Эй, послушай, у меня есть отличная идея! — воскликнула она, сияя, как хрустальный шар, готовый разлететься вдребезги. — А давай ты вернёшься и будешь работать на меня?
— Нет. У меня своей работы хватает.
— Ну, Тиффани, у тебя же так хорошо получается возиться со всеми этими родами и болячками, — залебезила Аннаграмма. — Похоже, у тебя к этому природный дар.
— Я начала помогать овцам на окоте, ещё когда была маленькой, вот и весь секрет. Маленькими руками проще распутывать всякое внутри.
