Сухие потикивания стали раздаваться чаще. Тиффани посмотрела вниз и увидела, что из рога изобилия выпадает по зёрнышку. У неё на глазах кучка зерна немного подросла.
— Ты настроила его на зерно перед тем, как заснуть, — пояснила матушка. — Чем больше ты устаёшь, тем медленнее он работает. На самом деле это и к лучшему, а то куры нас заживо склевали бы.
— Это единственное, что у меня выходит как надо, — сказала Тиффани.
— Ну, не знаю… — протянула матушка. — Аннаграмма Ястребей, похоже, делает большие успехи. Ей очень повезло с подругами, как я слышала.
Если бы госпожа Вероломна попыталась сыграть с матушкой Ветровоск в покер, то непременно проиграла бы, настолько непроницаемое у той было лицо.
В наступившей тишине стук зёрен, падающих из рога, казался очень громким.
— Послушайте, я… — начала было Тиффани, но матушка только фыркнула.
— Уж передо мной-то объясняться не нужно, — щедро разрешила она. — Обещаешь, что отправишься домой? Утром тут будут проезжать две повозки, и говорят, дороги ещё ничего, особенно внизу, на равнинах. Тебе нужно домой, в твой край Меловых холмов. Ты для тамошних людей единственная ведьма.
Тиффани вздохнула. Она и сама хотела домой, хотела больше всего на свете. Но уехать сейчас означало бы сбежать.
— А может, не сбежать, а побежать навстречу, — сказала матушка, верная своей привычке отвечать на непроизнесённое.
— Тогда я уеду завтра, — сдалась Тиффани.
— Хорошо. — Матушка Ветровоск встала. — А теперь пойдём-ка со мной. Хочу тебе кое-что показать.
И Тиффани отправилась следом за ней по прокопанной в снегу траншее, которая вела на опушку. Здесь снег был основательно утоптан — люди часто приходили за дровами. А если зайти глубже в лес, сугробы становились пониже. Ветки гнулись под тяжестью снега и наполняли воздух холодными голубыми тенями.
— Что мы ищем? — спросила Тиффани.
Матушка Ветровоск показала, куда смотреть.
Посреди бело-серого мира сверкал зелёный проблеск — листва молодого дубка, высотой чуть выше колена. Когда Тиффани, скрипя настом, подошла ближе и протянула руку, чтобы потрогать деревце, то почувствовала, что воздух вокруг него тёплый.
— Ты знаешь, как сделала это? — спросила матушка Ветровоск.
— Нет.
— И я не знаю. Я так не могу. А ты можешь, девочка. Ты, Тиффани Болен, это можешь.
— Это всего лишь одно-единственное деревце, — сказала Тиффани.
— Ничего, начинать нужно с малого, а за цветочками и ягодки пойдут.
Они помолчали, глядя на дубок. Казалось, его зелень отражает снег. Зима высасывает цвета, но деревце сияло.
— Ладно, у нас у всех полно дел, — разрушила чары матушка Ветровоск. — Думаю, примерно в это время ты обычно отправляешься к домику госпожи Вероломны. Меньшего я от тебя и не ждала.
Постоялый двор стоял у дороги, и жизнь здесь кипела с раннего утра. Ненадолго остановилась почтовая карета, чтобы сменить лошадей после изнурительного путешествия через горы. Ещё одна, направлявшаяся на равнины, ожидала пассажиров. В воздухе облаками пара клубилось горячее дыхание лошадей. Возницы притопывали, чтоб не замёрзнуть. Люди грузили сундуки и чемоданы. Носились работники с торбами овса. Несколько кривоногих бездельников болтались поблизости, покуривая и обмениваясь слухами. Четверть часа спустя двор опустеет, но в эту минуту тут царила суета, и никто не обратил внимания на очередного незнакомца.
Потом они все по-разному рассказывали, как было дело, и спорили до хрипоты. Пожалуй, наиболее точным можно считать рассказ Димфнии Стут, которая помогала своему отцу, хозяину постоялого двора, подавать гостям завтрак.
— Ну, в общем, он вошёл, и я сразу поняла, что он какой-то не такой. Он ходил так смешно, вскидывал ноги, как лошадь, понимаете? И ещё он как бы, в общем, блестящий был. Но у нас здесь кого только не встретишь, а будешь судачить о гостях — денег не заработаешь. На прошлой неделе вот вервольфы заходили, так они были ну совсем как вы или я, только тарелки им пришлось ставить на пол. А, ну да, так вот, этот господин… В общем, он сел за стол и говорит: «Я человек, совсем как ты!» Вот прямо с этого и начал.
Конечно, никто больше и ухом не повёл, а я говорю, мол, рада слышать, что кушать будете? Сосиски тем утром особенно удались. А он говорит: я могу только холодную пищу есть. И это было очень странно, потому что тогда все как раз заворчали, что у нас холодно, хотя мы и растопили камин пожарче. В общем… на самом деле у нас завалялось несколько холодных сосисок в кладовке, только они были малость несвежие уже, ну, вы понимаете, и я принесла их ему, а он откусил от одной, пожевал и говорит, значит, с полным ртом: «Это не то, что я ожидал. А что делать теперь?», а я говорю: «Глотать», а он: «Глотать?», а я: «Да, глотаете их, чтобы попали прямо в желудок», а он как закричит, аж куски сосиски во все стороны полетели: «А, это так пустая штука внутри!», и потом вроде как рябью подёрнулся и говорит: «Ах, я воистину человек, и я съел человеческие сосиски», а я сказала, что не надо так, сосиски-то были большей частью из свинины, как обычно.
Тогда он спросил, а что делать с ними потом, а я сказала, что не мне ему это объяснять, с вас два пенса, спасибо большое, а он выложил золотую монету, так что я присела и поклонилась, потому что, ну, в общем, никогда ведь не знаешь. А потом он говорит: «Я человек, совсем как ты! Где найти летающих людей с остроконечными головами?», а я ещё подумала, ну и забавно же он это сказал, а сама говорю, мол, это вам ведьмы нужны, их за Ланкрским мостом полно, а он спрашивает: «А такую, чтобы по имени Вероломна?», и я сказала, что слышала, будто она умерла, но она же ведьма, поэтому кто её знает. И он ушёл. Он всё время, знаете, улыбался, прямо сиял, аж жуть брала. И с одеждой у него тоже было что-то не то, словно она к нему прилипла, в общем, как-то так. Но в нашем деле нельзя привередничать. У нас тут вчера вон тролли были. Они нашу еду есть не могут, они же, знаете, в общем, как бы скалы ходячие. Так мы им замесили на скорую руку черепки со смазкой. Но этот, он и правда был какой-то не такой. Когда он ушёл, сразу стало намного теплее.
«Меньшего я от тебя и не ожидала».
Эти слова согревали Тиффани всю дорогу до домика госпожи Вероломны. Сердце её пылало от гордости, но масла в этот костёр подливал гнев.
Матушка всё знала! А может, она так и спланировала? Потому что вон оно как славно выходит. И все ведьмы будут знать. Ученица госпожи Увёртки чуть не завалила всё дело, но Тиффани Болен договорилась с другими девочками, чтобы они сообща помогли ей, и никому ни слова не сказала. Разумеется, в ведьмовском сообществе не сказать никому ни слова означает раструбить на весь мир. Ведьмы очень хорошо умеют расслышать то, что не сказано. Итак, Аннаграмма сохранила за собой дом, госпожа Увёртка посрамлена и матушка на высоте. Вся эта беготня и работа на износ, оказывается, были нужны, чтобы матушка могла чувствовать себя на высоте. Ну и ради борова старухи Повали, конечно, и ради людей в этом уделе. Всё так сложно… Когда ведьма видит, что может чем-то помочь, она помогает. Совать нос не в своё дело — это основа ведьмовского ремесла. Тиффани это знала. И матушка Ветровоск знала, что она знает. Вот Тиффани и носилась туда-сюда, как маленькая заводная мышка…
