Политическая жизнь Непала построена на взяточничестве и кумовстве. Правящую элиту мало заботит служба на благо народа, которую мы у себя, на Западе, привыкли воспринимать как должное. Города увешаны объявлениями о курсах иностранных языков с обещанием трудоустройства за границей. Большинство непальцев мечтают отсюда уехать. И тем не менее чужаку практически невозможно устоять перед чарующей магией этой земли и обаянием живущего на ней народа, очень сложно их не полюбить.
И кстати, можно ли влюбиться в страну, в ее народ? Раньше мне казалось, что любовь возможна только между двумя людьми, но, проведя в Непале первые несколько недель, я начал испытывать к нему такие же чувства, что возникали у меня к женщинам, которых я любил на протяжении жизни, — в общей сложности их было семь. Однако я прекрасно отдавал себе отчет в том, что мои чувства к Непалу не навсегда останутся такими же яркими и сильными, ведь то же самое происходило и с моей влюбленностью в женщин (чаще всего безответной). К тому же здесь я вел сибаритскую жизнь, мне во всем прислуживали — и это в одной из беднейших стран на планете, так что некоторые, наверное, отнесутся к моим чувствам с презрением. «Но, — убеждал я себя, — по крайней мере я пытаюсь принести хоть какую-то пользу. Не столько как действующий хирург, сколько как наставник для местных молодых врачей».
Однажды утром местные врачи сказали, что хотят, чтобы я остался здесь навсегда. Мне было очень приятно это услышать. Но, конечно же, разочарование — или, во всяком случае, более реалистичный взгляд на Непал и осознание его серьезных, трудноразрешимых проблем — не заставило себя долго ждать. Бывали дни, когда я падал духом, а также длительные периоды бездействия. Временами я погружался в уныние. У меня возникало чувство, будто я живу в добровольной ссылке. Частенько накатывало желание вернуться домой, к родным и друзьям, и я недоумевал, почему вообще решился их всех оставить. Я думал о том, что в молодости работа была для меня на первом месте — важнее жены и детей, и вот теперь история повторилась. Однако непередаваемое удовольствие, которое я ощущал каждый раз, когда подходил к больнице в лучах рассветного солнца, никогда не покидало меня.
Я поднимаюсь на третий этаж, прохожу мимо запертых апартаментов с надписью «VVIP» на двери — они здесь на случай, если в больницу попадет президент или премьер-министр, — и направляюсь в библиотеку. Окна в ней высокие, и ясным утром можно увидеть сияющую белизной заснеженную вершину горы Ганеш, которая своим видом напоминает сломанный зуб, растущий прямо из зеленых холмов национального парка Шивапури, что к северу от города. В парке разместилась военная база, а раньше был туберкулезный санаторий. Поговаривают, что во время недавней гражданской войны людей забирали на базу и пытали и что многие пропали без вести, однако власти категорически это отрицают. Непал еще до конца не оправился после ужасов гражданской войны, в ходе которой обе участвовавшие стороны не скупились на зверства. Я присаживаюсь, чтобы дождаться, когда придут младшие врачи.
Они появляются один за другим — хотя я привык, что обычно усердные ординаторы приходят раньше меня. Непальцы не самые пунктуальные люди на свете. Из десяти врачей пришло не более половины.
— Доброе утро, господа, — говорит Салима, дежурный врач.
В своем коротком белом халате она стоит перед белой доской, на которой висит написанный от руки список принятых и выписанных пациентов. Салима слегка нервничает, поскольку знает, что сейчас я начну расспрашивать ее о новых пациентах. В ее лице просматривается нечто восточноазиатское, при этом за большими очками скрываются огромные карие глаза. Через несколько дней мы с ней увидимся на одной из больничных вечеринок, где все танцуют исключительно под народную музыку. Почти все непальцы — как женщины, так и мужчины, — весьма привлекательны внешне: в них удачно сочетаются индийские, монгольские и китайские черты. В последние тридцать лет из-за резкого снижения младенческой смертности в стране наблюдается демографический взрыв, так что на улицах полно молодежи, хотя девушек гораздо больше, чем юношей: очень многие парни работают за границей — тридцать процентов национального дохода составляют денежные переводы из-за рубежа.
— Восемьдесят стационарных больных, семь новых пациентов, один умер, заболевших нет, — быстро отбарабанила Салима.
— И кто у нас сегодня первый? — спрашиваю я.
— Женщина пятидесяти лет, два дня назад потеряла сознание. Стул ежедневный. Гипертония и алкоголизм. При осмотре…
— Нет-нет-нет! Чем она зарабатывает на жизнь?
Я заметил, что здешние врачи никогда не упоминают, чем занимаются пациенты, хотя это должно быть неотъемлемой частью знакомства с историей болезни. Впрочем, складывается впечатление, что в Непале живут только фермеры, водители, владельцы магазинов и домохозяйки. Очень важно знать, кем работает пациент, и не столько из практических соображений (чтобы понять, каким профессиональным заболеваниям он может быть подвержен), сколько чтобы напомнить нам, что пациент — это отдельная личность, человек, у которого есть своя история, а не просто очередной безымянный больной с тем или иным диагнозом.
Салима принимается смущенно мять лист бумаги. Судя по всему, сама она пациентку не видела и руководствовалась записями, сделанными одним из других младших врачей, поэтому обвинять ее было бы несправедливо.
— У нее магазинчик, — через какое-то время говорит она.
— Бьете наугад! — догадываюсь я.
Все смеются, в том числе Салима.
— Теперь расскажите нам о том, как она потеряла сознание.
— Ее доставили из другой больницы…
— Значит, истории болезни у нас фактически нет? Что насчет головных болей? У пациентки бывали судорожные припадки?
Салиме явно неловко, она молчит.
Протюш — ординатор, дежуривший ночью, сжалился над ней:
— Муж нашел ее дома на полу. В другой больнице ей сделали интубацию, и семья захотела, чтобы ее перевезли сюда.
Больница Дева частная. Пациенты поступают сюда только по собственной воле либо по желанию родственников, если, конечно, могут себе это позволить. С другой стороны, в государственных больницах тоже надо платить: лечение там бесплатное лишь в теории и скорее всего куда менее качественное.
— Хорошо, — говорю я. — Итак, Салима, что вы обнаружили, когда обследовали пациентку?
— Целенаправленное движение в ответ на болевое раздражение, глаза не открываются. Издает звуки. Зрачки одинаковые, реагируют на свет. Черепные нервы не затронуты. Рефлекс подошвы в норме, — тараторит она на непальском английском. — На КТ-снимке заметно…
— Нет-нет, — снова перебиваю я. — Как бы вы описали ее состояние одним предложением?
— Женщина пятидесяти лет с потерей сознания, болеет гипертонией. Регулярный стул. При осмотре зрачки были одинаковые и реагировали на свет, а также…
— Салима! Одним предложением, а не тремя!
Через какое-то время мы сошлись на одном предложении, резюмирующем данный случай. Грамотное представление пациентов — важнейшая составляющая лечебной практики. Нужно уметь анализировать каждый конкретный случай и лаконично излагать ситуацию. Краткое резюме после ознакомления с подробной историей болезни подталкивает врача к тому, чтобы задуматься над диагнозом. Я быстро заметил, что в моем присутствии многие местные врачи так сильно смущаются, что начинают испытывать серьезные проблемы с аналитическим мышлением. Подозреваю, все их обучение сводилось главным образом к зубрежке. Непальским ординаторам потребовалось немало времени, чтобы преодолеть робость передо мной.
