Многие клинические решения — браться ли за лечение, насколько тщательно обследовать пациента — весьма неоднозначны. Мы имеем дело с вероятностями, а не с определенностью. Да и пациенты не потребители, которые сами знают, что для них лучше, — вместо этого они вынуждены покорно соглашаться с рекомендациями врача. Перспектива получить прибыль для себя самого или для больницы способна повлиять на принятие клинических решений. И свойственно это не только недобросовестным врачам, движимым жаждой наживы, хотя и такие бывают. То, что на врачей все чаще подают в суд, тоже поощряет избыточное лечение и назначение лишних диагностических процедур (так называемая «защитная медицина»). Куда проще сделать все возможные анализы и процедуры на всякий случай, чем потом объяснять суду, что вероятность проблемы была ничтожной и предвидеть ее вряд ли удалось бы. Итак, сдельная оплата — чем больше процедур врач проводит, тем больше денег получает — вкупе с ростом числа судебных процессов против медиков является одной из причин того, почему стоимость медицинских услуг выходит из-под контроля.
С другой стороны, фиксированная зарплата порой приводит к тому, что врачи, работающие в государственной системе здравоохранения, грешат чрезмерным самодовольством и с презрением относятся к частной практике. Равновесие здесь и впрямь весьма шаткое, поэтому и Игорь, и Дев — чрезвычайно достойные и добросовестные люди — испытывают смешанные чувства к частным больницам.
— Я плачу больше всех налогов в этой стране, — смеется Дев, показывая на висящую в его кабинете фотографию, на которой министр финансов вручает ему соответствующую грамоту. Вместе с тем я сильно сомневаюсь, что Дев зарабатывает больше всех в Непале.
Простые люди в Непале и на Украине — как и во многих других странах — считают правительство коррумпированным и по вполне понятным причинам не жаждут платить налоги, идя на все возможные ухищрения, чтобы этого избежать. Вот вам еще одно сходство между Девом и Игорем: оба добросовестно платят налоги. Однако сложно оставаться честным в бесчестном обществе; найдутся и те, кто возненавидит тебя за честность.
Налоговые поступления в таких странах, как Непал и Украина, низкие, и в государственном бюджете не хватает денег на здравоохранение и развитие необходимой инфраструктуры. К тому же на Украине полным ходом идет война, а Непал еще не оправился от ужасных последствий недавней гражданской войны. У государства нет денег на соцобеспечение и развитие инфраструктуры, что лишь усиливает нежелание населения платить налоги. Образуется порочный круг, разорвать который крайне сложно. Дорожное движение в Катманду — сущий ад, особенно в пригороде по ночам. Светофоров нет. Грузовики, легковушки и мотороллеры еле протискиваются по узким ухабистым дорогам, преследуемые облаками пыли и зловещим светом фар. Никто никого не пропускает — каждый стремится проехать первым: если начнешь пропускать, то с места не сдвинешься. Не слышно споров и криков, никто не выходит из себя — только время от времени раздаются автомобильные гудки. Все смирились с этой «транспортной битвой», которой не видно конца и края. Пешеходы, которым нужно перейти через дорогу, вливаются в общий беспорядочный поток, словно туманные призраки. Несчастные дорожные полицейские, стоящие на перекрестках, днями напролет дышат отравленным воздухом, пытаясь хоть как-то отрегулировать хаотичное движение. Город задыхается, но государство ничего не может поделать и, судя по всему, даже не планирует разобраться с этой проблемой.
Как заметил однажды Бенджамин Франклин, «единственное, в чем можно быть уверенным в этой жизни, — это смерть и налоги». Мы отчаянно пытаемся избежать и того и другого. Вместе с тем стоимость медицинских услуг непрестанно повышается: в большинстве стран население постепенно стареет и потребность в медицинской помощи растет, а современная высокотехнологичная медицина крайне расточительна. Все мы мечтаем о том, чтобы нашлось средство, позволяющее победить рак, но, если это произойдет, государственные расходы лишь поползут вверх. И причина не только в том, что генетические исследования и испытания новых лекарств стоят очень дорого, но и в том, что в случае успеха средняя продолжительность жизни увеличится и люди будут умирать в более позднем возрасте — уже от других болезней либо же постепенно угасать от деменции, а значит, им понадобится постоянный и опять же дорогостоящий уход. Поэтому вместо поиска новых антибиотиков фармацевтические компании делают основной упор на разработку лекарств от рака, а заодно от болезней, порождаемых преимущественно материальным достатком, таких как диабет и ожирение.
Человечеству, особенно в самых бедных странах, в ближайшие десятилетия грозит массовое вымирание из-за распространения бактерий, устойчивых к существующим антибиотикам.
Итак, медицинское обслуживание все дорожает и дорожает. Однако в большинстве стран правящие круги не решаются повысить налоги или страховые взносы и тем самым залатать дыры в государственном бюджете, опасаясь, что из-за непопулярных мер их не переизберут на новый срок. Вместо этого западные политики тратят кругленькие суммы на услуги консультантов по вопросам управления, убежденных, будто маркетинг и компьютеризация здравоохранения вкупе с ориентацией на прибыль смогут чудесным образом решить проблему. Они только и говорят что о повышении эффективности, реконфигурации, сокращении штата, аутсорсинге и оптимальном управлении. Это напоминает мне детскую игру «Музыкальные стулья» — с единственным отличием: количество стульев остается неизменным, но при каждой смене музыкального сопровождения вокруг них бегает все больше и больше людей. Такое ощущение, что политикам не хватает смелости сообщить народу, что системе здравоохранения катастрофически не хватает денег. Боюсь, что из-за этого лицемерия рухнет и Национальная служба здравоохранения Великобритании, которая сегодня служит примером торжества социальной справедливости и порядочности. Богачи расхватают немногочисленные стулья, а беднякам придется ютиться на полу.
* * *
Недели летели за неделями. Постепенно я начал избегать ежедневных посещений реанимационного отделения (если, конечно, там не лежал пациент, которого оперировали при моем участии). Эти утренние обходы ввергали меня в слишком большое уныние.
После осмотра больных, лежащих в отделении интенсивной терапии, Дев примерно с час тратит на «консультации». Пока пациент остается в больнице, его родственники тоже не покидают ее или же устраиваются где-нибудь неподалеку. На первом этаже здания есть небольшой зал, уставленный пальмами в массивных кадках и хорошо освещенный благодаря стеклянной крыше. Рядом — молельная комната с разноцветными индуистскими и буддийскими иконами. Родственники пациентов дожидаются здесь своей очереди, чтобы поговорить с Девом или его коллегами. Прием ведется в кабинете, расположенном по соседству с молельней комнате. Во время таких бесед люди узнают последние новости о состоянии своих близких, задают вопросы, а затем подписывают врачебное заключение, тем самым подтверждая, что их ознакомили с информацией.
— Поначалу у меня были с этим проблемы, — однажды пояснил Дев. — Некоторые из родственников категорически отрицали, что я им все объяснил. Теперь каждый день приходится соблюдать все формальности.
