Выйдя на седьмом этаже, я очутился в трехуровневом атриуме все с теми же мраморными стенами и полом. Из высоких зеркальных окон открывался панорамный вид на деловой центр Лондона — на здание Ллойда и ряд не менее внушительных офисных зданий, окружавших его. Я объявил о своем прибытии, после чего вынужден был какое-то время подождать. С угрюмым восхищением созерцал я город на фоне ясного неба: «Ну чем не Вавилон! Блестящее сердце культуры расточительства, поглощающей и саму себя, и планету». По винтовой лестнице из стекла, стали и дерева твердой походкой спустился судебный адвокат — лощеный, худощавый, одетый в серый костюм в тонкую полоску, — которого Верховный суд назначил для снятия моих показаний. Он представился и, как мне показалось, несколько извиняющимся тоном поблагодарил меня за то, что я пришел.
— Не очень-то я рад тут присутствовать, — прорычал я.
— Да-да, мне так и сказали, — вежливо ответил он.
Он провел меня в роскошный, но безликий зал без окон, обставленный хромированной мебелью из американского ясеня: там уже сидели британский королевский адвокат (со стороны истца) и юрист из Америки (со стороны ответчика). Последнему на вид было за пятьдесят: короткие седые волосы, подтянутая фигура, дизайнерский пиджак спортивного покроя. Зато пожилой тучный королевский адвокат определенно не был завсегдатаем спортзала. Он был одет в мятый белый льняной костюм, контрастировавший с красным лицом, и носил очки с полукруглыми стеклами.
— Доброе утро, джентльмены, — произнес я, переступив порог.
Я почувствовал некоторое превосходство над ними, так как знал, что от меня они ничего не добьются.
После того как всех представили друг другу, мужчина с видеокамерой уныло зачитал описание процедуры слушаний. Я принес клятву (хотя скорее выразил свое согласие, чем поклялся на предложенном мне потрепанном экземпляре Библии) и затем подвергся непродолжительному перекрестному допросу. Но все, что я мог, — это подтвердить достоверность медицинских записей, сделанных мною четыре года назад, и добавить, что никаких подробностей, связанных с этим случаем, я не помню. Американский юрист, как и ожидалось, попытался вытянуть из меня экспертное мнение по поводу хлыстовой травмы в целом, но я отказался в этом участвовать.
— Это вопрос судебно-медицинского характера, — сказал я, — а значит, я не могу высказывать какое-либо мнение по этому поводу. Я никогда не даю судебно-медицинских заключений в делах о причинении физического вреда.
Даже не знаю, уловил кто-нибудь нотки презрения в моем голосе или нет.
В свое время я осмотрел пациентку и не рекомендовал проводить операцию. Королевский адвокат хотел, чтобы я согласился с тем, что, поскольку симптомы вопреки моему прогнозу не исчезли, было бы логично обратиться к другому специалисту. С этим я согласился.
— А вы знаете, — спросил американец, — что в итоге ей все-таки провели операцию?
— Нет.
О, я мог бы сказать еще многое! Я подтвердил, что буду говорить правду, только правду и ничего, кроме правды, но не обещал, что не стану скупиться на слова.
Я мог рассказать о психосоматической природе хлыстовой травмы и о том, что все теории, якобы объясняющие механизм ее возникновения, — чепуха. Я мог сообщить, что во всех учебниках по нейрохирургии написано однозначно: ни в коем случае нельзя проводить операцию на позвоночнике, если человек вовлечен в судебное дело о возмещении ущерба. Это не принесет пациенту пользы.
Ни при каких условиях. Какой-то охочий до денег хирург в конце концов согласился прооперировать женщину, после чего ее симптомы почти наверняка обострились, и теперь юристы спорили о том, стало ли текущее состояние пациентки результатом первоначальной мелкой травмы или же следствием операции. Я мог сказать адвокатам, что они виноваты в проблемах бедной женщины в куда большей степени, чем авария. То незначительное происшествие не просто послужило причиной болей и страданий человека — оно и миллионы подобных ему стали фундаментом, на котором выросли «вавилонские» мраморные офисы, где день-деньской проходят подобные заседания. Адвокаты, сидевшие передо мной, специализировались на возмещении ущерба за причинение физического вреда здоровью. Они были частью огромной индустрии, для существования которой требовалась целая армия учтивых и квалифицированных юристов, а также самоуверенных свидетелей-экспертов, прочно обосновавшихся у кормушки, пополняемой страховыми взносами.
Когда встреча подходила к концу, американский адвокат пробежался глазами по моему резюме. Несмотря на невозмутимое выражение лица, он выглядел несколько озадаченным. Я горжусь своим послужным списком и счел, что эта информация вполне может произвести впечатление на юриста. Почему бы ему не решить, что, раз уж первоклассный английский хирург не рекомендовал проведение операции, возможно, ее действительно не стоило проводить?
— Как вам удалось получить столько наград в колледже? — поинтересовался он.
— Я очень усердно учился, — ответил я, окончательно упав духом.
Его лицо так и осталось невозмутимым — возможно, ему просто стало скучно и он решил немного отвлечься, — но королевский адвокат улыбнулся.
На этом все и закончилось. Видеокамеру выключили, а судебный адвокат еще раз поблагодарил меня за то, что я пришел.
— Ладно, пойду дальше заниматься своими делами, — сказал я.
Я спустился по винтовой лестнице, забрал на ресепшене складной велосипед и покинул здание.
9
Сделай сам
Когда-то давно я пообещал своей дочери Саре смастерить ей стол. Я нередко обещаю что-нибудь сделать, а потом у меня не оказывается на это времени (о том, чтобы смастерить или починить что-нибудь для самого себя, и говорить не приходится). Да уж, в этом я настоящий мастер.
Один мой ушедший на покой коллега, а по совместительству пациент (как-то я оперировал его позвоночник), за год до моего выхода на пенсию обратился ко мне с жалобами на боль в руке. Он боялся, что причина может быть в болезни сердца: при стенокардии боль порой отдает как раз в левую руку. Я объяснил ему, что боль вызвана банальным защемлением нерва в области шеи, не требующим лечения.
Выяснилось, что неподалеку от Годалминга у коллеги имелась собственная лесопилка, и вскоре мы увлеклись беседой о работах по дереву. Он предложил мне заглянуть в гости, что я и сделал, едва вышел на пенсию. К своему удивлению, за домом я обнаружил полностью оснащенную промышленную лесопилку. Позади нее лежали десятки могучих дубовых стволов по шесть-семь метров длиной. Стоило все это добро восемьдесят тысяч фунтов. Была там и пятиметровая пилорама, на которую деревья укладывались с помощью гидравлического домкрата, и моторизированная ленточная пила, свободно перемещавшаяся вдоль пилорамы. Многотонные стволы доставлял на место специализированный трактор. Коллега своими руками создал производство с нуля, хотя ему было за семьдесят, да еще и спина беспокоила время от времени. Это меня впечатлило.
