Шарко вздохнул, открытие поразило и его.
– Нейробиолог-исследователь… Конечно же, лишь для прикрытия, чтобы непонятно было, чем она на самом деле занимается в армии. Что ж, теперь все срослось. Бедная девочка-мученица сама стала палачом. Это она – похитительница мозгов. Это она стоит за всеми ужасами, с которыми мы столкнулись. Это она покалечила и убила трех египетских девушек. Это она ездила в Руанду, и она появлялась везде, где происходили массовые убийства…
Несколько секунд они молчали, Люси не могла прийти в себя. Та, для кого она искала справедливости, ради кого с самого начала расследования добивалась истины, оказалась той, на кого она охотилась, той, которая убивала, которая изымала глаза и мозг у каждой своей жертвы. Она организовывала эти ужасы, она была их главной вдохновительницей. Сумасшедшая. Убийца.
Шарко уже не мог сидеть на месте, он метался перед скамьей, как тигр в клетке.
– Вот представь себе такой расклад. Они, Петерсон и Лакомб, в качестве результата всех этих многолетних попыток, экспериментов, настойчивых поисков снимают вместе фильм, запечатлевают на пленку выдающееся открытие, подтверждают существование ментальной контаминации. Феномена, в который Петерсон верил с самого начала, на исследование которого ему удалось получить у ЦРУ деньги. А после этого, когда фильм был уже сделан и факт открытия подтвержден в комнате с кроликами, ученый убеждает режиссера-оператора ничего не говорить об этом людям из ЦРУ. Он-то осознает значимость своего открытия, он-то понимает, какое могущество дает это открытие. Может быть, ему хочется повыгоднее продать свои знания, продать тому, кто заплатит больше, сделает его богачом. Может быть, он считает, что французская разведка – разведка его родной страны – окажется особенно щедрой…
Люси кивнула и продолжила:
– Лакомб поддается на уговоры и соглашается. Чтобы скрыть достигнутое от ЦРУ, они прячут фильм с кроликами за другой, достаточно странной короткометражкой: ничего подобного никто другой сделать бы не сумел, зато Жак на такие странности – мастер. Даже если американские спецслужбы видели эту короткометражку – они ведь по долгу службы, конечно же, проверяли все бобины, их копии, пленку, – они ничего не поняли. Самое большее, что они смогли обнаружить, помимо открытого изображения, – наличие кадров с Жюдит Саньоль, проникающих прямо в подсознание. Гений и безумец Жак Лакомб обдурил американскую разведку на ее собственном поле, заставил играть в свою игру.
– Точно! А у Петерсона уже созрел план скрыться, бежать из Канады, но он хочет взять с собой Алису – девочку, благодаря которой смог воспроизвести синдром Е. Кем она была для ученого? Только объектом исследования, подопытным кроликом? А может быть, он проникся к ребенку своего рода симпатией, привязался к Алисе? Или дорожил ею всего лишь как живым доказательством своего успеха? Трофеем? Диковинкой? Не имеет значения. Как бы то ни было, он женится, удочеряет Алису и избавляется от Лакомба, устроив пожар. Затем – возможно, с помощью и на деньги французской разведки – перебирается на родину и исчезает там из виду вместе с Алисой и оригиналом фильма.
– Вот только Лакомб, со своей стороны, тоже принял меры. Сделал несколько копий короткометражки и спрятал их в разных местах. Эти двое, должно быть, жили в постоянном страхе, боясь не только ЦРУ, но и друг друга. Наверняка у обоих было нечто вроде мании преследования.
– Ты права, но меры предосторожности не спасли Лакомба: он погиб от руки напарника. А Петерсон укрылся где-то во Франции, под крылышком у французских спецслужб, и, скорее всего, продолжал работать. Открытый им синдром Е – прямо под носом у ЦРУ – стал достоянием французов, а Алиса – жертвой фанатизма Петерсона, заложницей его безумия. Мы знаем, сколько мук перенесла девочка в Мон-Провиданс, знаем, что произошло с ней в экспериментальной палате: она первой набросилась на кроликов, она высекла искру, из которой разгорелось пламя бойни. Именно Алиса – «пациент зеро» с синдромом Е, именно в ней – причина безумия, охватившего остальных девочек. Эксперимент не мог пройти для нее без последствий, нет, он оставил в ребенке глубокий след, изуродовал психику. Агрессивность, склонность к насилию укоренились в девочке помимо ее воли, стали частью структуры ее мозга. Но это не помешало ей проявить блестящие способности и – почти наверняка – продолжить дело папаши. Если можно так сказать, Алиса приняла у него эстафету.
– Не могу забыть, как выглядели тела Люка Шпильмана и его подружки… Все эти удары ножом… Сколько там было неистовства, остервенения, слепой злобы, неоправданной, немотивированной, нет, невозможно такое понять!
– И то же – с девушками в Египте… И то же со стариком-реставратором… И с кроликами. Сейчас Алисе шестьдесят два года, но возраст не мешает ей убивать. Безумие и жестокость живут в ней, как жили во всех тех, кто оказался замешан в этой истории.
Люси, уставившись в землю, сжала кулаки, покачала головой:
– И все-таки есть кое-что, чего я не понимаю. Зачем Мухаммеду Абану вживляли электроды, то есть для чего было делать ему глубинную стимуляцию мозга?
– Ничего тут нет особенно сложного. Имело место естественное, внезапное и неконтролируемое проявление синдрома Е в легионе, которое привело к убийству пяти легионеров-новобранцев. Вот только Абан, раненный в плечо, остался жив. Но с одной стороны, нельзя было оставить его в живых именно из-за того, что он стал свидетелем случившегося, а с другой – он, как Алиса, был тем самым «пациентом зеро». Думаю, прежде чем его прикончить, Алиса Тонкен, она же Колин Санате, хотела провести эксперимент. У нее оказался под рукой живой человек, способный послужить ей подопытным кроликом, – такое случается нечасто. Она заполучила кого-то, кто, по существу, был подобием самой Алисы и, по-видимому, вернул ее к самому мучительному периоду ее жизни. Одному Богу известно, каким пыткам она его подвергла…
Лицо Люси омрачилось.
– Да, одному Богу известно… Но мы тоже скоро узнаем…
Она встала, проследила глазами за самолетом в небе, потом повернулась к Шарко, который нервно крутил в руках мобильник:
– Небось хочешь позвонить шефу?
– Ну да, именно это я и должен сделать.
Люси сжала ему запястья:
– Единственное, о чем я прошу: дай мне возможность увидеть Алису. Лицом к лицу. Мне необходимо поговорить с ней, посмотреть ей в глаза, чтобы избавиться наконец от наваждения. Не хочу больше думать о ней как о несчастной маленькой девочке, хочу – как о худшей из убийц!
Шарко сразу вспомнил, как сам он смотрел на насаженное на стальную трубу тело Атефа Абд эль-Ааля, вспомнил чувство патологической радости, которую ощутил, крутанув колесико зажигалки и увидев лицо араба сквозь языки пламени. Комиссар подошел к Люси и прошептал ей прямо в ухо:
– Эта история длится дольше полувека, несколько часов значения не имеют. Я позвоню ему перед самым отлетом, я тоже хочу быть в первом ряду и ничего не пропустить. Нет, а ты-то как думала?
60
Улетели они в тот же вечер, взяв билеты на последний рейс до Парижа. Самолет оказался наполовину пустым, и устроились они рядышком. Люси, прижавшись лбом к стеклу иллюминатора, смотрела, как Монреаль внизу превращается в подобие огромного светящегося корабля, как его постепенно заволакивает ночная тьма. Город, который запомнится ей только самой мрачной своей стороной.
