– О чем поют эти женщины?
– «Тюрьмой идею не победить!» – прошептала Нахед. – Это студентки, они протестуют против запрета «Братьям-мусульманам» баллотироваться на выборах.
Оглядев столы, Шарко нашел, что каирская полиция оснащена вполне современными средствами: компьютерами, Интернетом, всем необходимым, чтобы делать фотороботы, – но работают здесь, как ему показалось, еще по старинке. Мужчины и женщины (бо́льшая часть женщин – с закрытым лицом) стояли группками у дверей кабинетов, время от времени одна из этих дверей открывалась – и самые шустрые проникали туда первыми. Все тут напоминало приемную врача, вот только понятия «очередь» посетители, похоже, не знали.
Шарко и его спутнице пришлось отдать охраннику свои мобильные (а вдруг бы им захотелось что-нибудь сфотографировать или записать на диктофон?), и их пропустили в кабинет, напомнивший парижанину залы Версаля: огромный, поражавший масштабностью и роскошью. Пол тут был мраморный, везде стояли вазы – в форме каноп или сосудов минойской эпохи, позолоченная бронза, стены украшали гобелены с фигурами… Под потолком крутился, гоняя пропыленный насквозь воздух, громадный вентилятор. Шарко про себя улыбнулся: все вокруг – национальное достояние и принадлежит государству, а вовсе не толстяку-честолюбцу, который сейчас тяжело плюхнулся на стул и закурил сигару местного производства. Большинство каирцев носят свои жиры с достоинством, но только не этот тип!
Египтянин протянул обе руки с открытыми ладонями к двум стульям, Шарко и Нахед сели, и переводчица сразу же достала из сумки блокнот с авторучкой. На молодой женщине было длинное платье цвета хаки и туника в тон, слегка приоткрывавшая загорелую шею. Главный инспектор полиции Каира уставился на Нахед своими свинячьими глазками и принялся откровенно ее рассматривать. Здесь, кажется, любят показать, что ценят женскую красоту, не то что на улице, где стоит какому-нибудь существу женского пола, не занавесившему физиономию, попасться на глаза мусульманину, как раздается осуждающее шиканье.
Инспектор пригладил свои усики, взял в руки лежавший перед ним на столе лист бумаги и стал зачитывать вслух имевшийся там текст. Он читал, а Нахед заполняла блокнот стенографическими значками. Наконец Нуреддин сделал паузу, и молодая женщина перевела записанное:
– Он сказал, что вы – специалист по серийным убийствам и особо сложным преступлениям. Сказал, что вы больше двух десятков лет служите в уголовном отделе французской полиции. Сказал, что это впечатляет. И спросил, как там Париж.
– Париж еле дышит. А как тут Каир?
Главный инспектор улыбнулся, не выпуская из зубов сигары, и продолжил. Нахед умолкла, но, дописав очередной фрагмент речи, заговорила снова:
– Паша Нуреддин сказал, что Каир содрогается в ритме покушений, из-за которых трясет весь Ближний и Средний Восток. Он сказал, что Каир задыхается в исламистских сетях, куда более опасных, чем свиной грипп. Он сказал, что здесь выбрали не ту мишень, когда решили массово забивать и сжигать свиней на территории города.
Шарко вспомнил отдаленные черные дымы по периметру города: стало быть, это жгли забитых свиней. Ответил он на автомате – и чуть не блеванул от собственного ответа:
– Согласен с вами.
Нуреддин покачал головой, изрыгнул еще пару проклятий и наконец подвинул к парижанину старенькую папку:
– Он говорит, здесь, в этой папке, все, что есть по вашему делу. Это досье тысяча девятьсот девяносто четвертого года. В компьютерах искать бессмысленно – дело слишком давнее. Он говорит, вам еще повезло, что эту папку удалось найти.
– Наверное, мне следует поблагодарить?
Нахед перевела, что комиссар Шарко бесконечно благодарен главному инспектору.
– Он говорит, вы можете изучить материалы здесь, на месте, прямо сейчас, а если захотите – можете вернуться завтра. Двери для вас всегда открыты.
Ну да, конечно, двери-то открыты, но они бронированные, и перед ними – церберы, которые ни малейшего жеста твоего не упустят. Шарко кивком поблагодарил, снял с папки резинки и открыл ее. Внутри оказался прозрачный файлик, где, по всей видимости, хранились сделанные на месте преступления фотографии. Кроме них, в папку были сложены всякие бумажки: акты, протоколы, карточки со сведениями о девушках – судя по всему, жертвах… Десятки и десятки страниц, заполненных арабской вязью.
– Попросите, пожалуйста, комиссара рассказать мне об этом деле… От одной только мысли о том, что вам придется все это переводить, меня начинает подташнивать.
Нахед повиновалась. Нуреддин с томным видом затянулся сигарой и выпустил облако дыма.
– Инспектор сказал, что все это было слишком давно и он толком ничего не помнит. Он подумает.
Шарко почудилось, что его поместили куда-то в середину одного из комиксов о Тинтине под названием «Сигары фараона» и он оказался лицом к лицу с толстяком Растапопулосом. Все это было бы смешно…
– Думаю, вид девушек, тела которых так изувечены, а черепа вскрыты, должен был запечатлеться в памяти!
Нахед бросила на комиссара недовольный взгляд, но тем не менее передала его реплику египетскому полицейскому, и тот начал говорить. Говорил Нуреддин медленно, с паузами, оставляя время для перевода.
– Он сказал: теперь я что-то припоминаю… Он тогда уже руководил бригадой… Он сказал, что эти девушки погибли с интервалом в один или два дня. Первая жила в квартале Шубра – на севере города, вторая – в нелегальном квартале близ цементных заводов Тора, на краю пустыни, третья – неподалеку от трущоб Эзбет-эль-Нахль, в квартале тряпичников. Он сказал, что полиции не удалось установить никаких связей между жертвами. Девушки не были знакомы друг с другом и учились в разных школах.
Названия кварталов Шарко ровно ничего не говорили. По спине у него стекал пот, и комиссар подергал рубашку, чтобы просохла. Ветерок от вентилятора был приятен, но пить хотелось до смерти. Похоже, гостеприимство – не самая характерная черта местных полицейских.
– Подозреваемые, свидетели?
Толстяк покачал головой и снова заговорил. Нахед, поколебавшись, принялась переводить.
– Ничего определенного. Он помнит только, что всех девушек убили вечером, когда они возвращались домой, и что тела были найдены поблизости от мест, из которых они были похищены. То есть всякий раз – в нескольких километрах от квартала, где девушка жила. На берегу Нила, на краю пустыни, в зарослях сахарного тростника. Все детали – в актах и протоколах.
Неплохо для человека с такой ослабленной памятью. Шарко немножко подумал. Все три места – уединенные, убийца мог спокойно делать там, что ему угодно. Что же касается способа убийства и измывательств над трупами – то тут столько же сходства с бойней в Нотр-Дам-де-Граваншон, сколько и различий.
– Вы можете дать мне карту города?
– Он говорит, что сейчас даст.
– Спасибо. Мне хотелось бы изучить эту папку у себя в гостинице, такое возможно?
