Скопин кивнул, привалился к стенке экипажа и прикрыл глаза.
«Заснет — оставлю его здесь», — решил Архипов.
Но как только карета тронулась с места, Скопин открыл глаза и посмотрел на Архипова.
— Как убили-то?
— Зарезали, вашбродь, — ответил Михеев. — Попытали немного, а потом зарезали.
— Попыта-а-али, — протянул Иван Федорович. — Занятно! Искали чего?
— Весь дом перевернули, — кивнул квартальный.
Архипов с неудовольствием подумал, что ему эту подробность Михеев не сообщил. Впрочем, он и сам не задал вопроса, потому что думал не об убийстве, а о Маше.
Скопин снова икнул.
— Может, вашбродь, остановиться? — осведомился квартальный. — А то, не ровен час… укачает?
Архипов покосился на Михеева и понял, что тот, не подавая виду, подсмеивается над судебным следователем. Оно и понятно — Скопин своим поведением давал прекрасный повод для того, чтобы такая мелкая сошка, как квартальный надзиратель, скалил над ним зубы.
Скопин еще раз икнул и махнул рукой.
— Ничего… Обойдется.
Он икал всю дорогу, пока экипаж не остановился у ворот дома Трегубовых. Скопин вылезал последним — Михеев вовремя подскочил и поймал Ивана Федоровича, который иначе бы упал прямо под колеса, в грязь.
— Ну, ну, — сказал Скопин. — Не обнимай меня, я тебе не невеста!
Архипов быстро пошел вперед, не обращая внимания на эту сцену. Взбежав на крыльцо, он открыл дверь.
— Там справа на столике лампа есть, — крикнул сзади Михеев. — Я оставил на всякий случай.
Архипов зажег спичку и увидел керосинку. Сняв стеклянную колбу, он поджег фитиль, вывернул его, чтобы светил сильней, и водрузил колбу на место. Михеев уже дышал ему в спину.
— Где Трегубов? — спросил Захар Борисович.
— Наверху.
Архипов начал подниматься по скрипящей лестнице. Внизу икнул Скопин.
— Слушайте, Архипов, — сказал он, — я вам не рассказывал еще… Помните того, молодого, который тут девушку изнасиловал?
Архипов остановился посреди лестницы.
— Да, — ответил он, насторожившись.
— Завтра поедем брать его. Хотите со мной?
Архипов поставил ногу на следующую ступеньку.
— Сначала давайте тут разберемся.
Михеев протиснулся мимо Захара Борисовича.
— Позвольте я вперед, покажу.
— Иван Федорович, — позвал Архипов — Вы пойдете наверх?
Скопин, почти не видимый во тьме, тяжело опустился на обувной ящик.
— Сейчас, немного передохну. — Он чиркнул спичкой, пламя которой осветило его лицо и черную трубочку, свисавшую изо рта. — Небось не убежит покойничек, а?
— Как пожелаете. — Архипов двинулся вверх вслед за Михеевым.
— Небось не убежит, — пробормотал Скопин, облокотился спиной на стенку и прикрыл глаза.
…Это был мальчик в сером вытертом халате с выцветшими когда-то зелеными полосами, с заплатами на локтях. Он держал в руках коричневую глиняную миску. Мальчик храбрился, но его черные глаза быстро перебегали с Мирона на Скопина, показывая, что храбрость эта — напускная.
В проем заглянул другой человек, голова его была обмотана грязной тряпкой вместо чалмы. Стражник что-то крикнул мальчику. Тот вздрогнул и резко ответил. Потом поставил миску на земляной пол, плеснув бурой жижицей.
— Пожрать принес, что ли? — буркнул Мирон.
Мальчик отступил к двери, выхватил нож и горячо заговорил.
— Звереныш, — не обращая внимания на него, сказал Мирон. — Небось вчера еще на базаре тятьке помогал, на наши квартиры покупки таскал. А теперь — туда же, воевать пошел.
Он вдруг зыркнул на мальчика страшными глазами и каркнул. Паренек мгновенно выскочил наружу и захлопнул за собой дощатую дверь, стукнув засовом. Мирон засмеялся:
— От, дурень! Молоко на губах еще не обсохло.
Но Скопину было не смешно:
— Он хоть и ребенок, а если прикажут — зарежет за милую душу.
— Знамо дело, зарежет, — кивнул Мирон. — Да только мы ждать не будем до утра. Сегодня ночью утекём.
— Как это? — удивился Скопин. — Руки-то связаны.
— Так и что? — возразил Мирон. — Веревки у них дрянные небось.
Скопин попытался пошевелить локтями, чтобы ослабить свои путы, но только потерял силы.
— Не получается. Слушай, Мирон, нас ведь ждали?
— Ждали.
— Получается, в крепости предатель, — удивленно сказал Скопин. — А майор и не знает.
Иван Федорович помолчал, а потом снова попытался растянуть веревки.
Мирон все это время лежал в углу, даже не стараясь освободиться. Наконец он сказал:
— Вашбродь, ты силы-то не трать.
— Так ты же сам сказал… — со злостью ответил Иван.
Мирон пожал плечами и ловко вскочил на ноги. Сделав шаг, он оказался около миски и двумя ударами каблука разбил ее. Бурая жижа разлилась вокруг лужицей. Мирон повернулся спиной, сел и начал вслепую нашаривать пальцами осколки.
— Левее, — подсказал Скопин.
Нащупав осколок, Мирон вернулся к стене и попытался воткнуть его в трещину. Ему это долго не удавалось, но наконец осколок миски остался торчать в стене, острым сколом наружу.
— Видал, вашбродь? — спросил Мирон, потом привалился к стене и начал ритмично двигаться, перетирая веревку. Иногда он кривился, когда промахивался и попадал на осколок рукой.
Скопин следил за ним, с тревогой взглядывая на дверь: не почуял ли часовой, что пленники пытаются освободиться. Время от времени Мирон останавливался и пробовал веревку на прочность — наконец с четвертого или пятого раза она порвалась и упала на землю с излохмаченными концами. Мирон нагнулся и сунул ее за пазуху.
— Пригодится еще, — сказал он. — Давай, вашбродь, поднимайся, будем тебя развязывать. А про предателя мы потом подумаем. Если выберемся.
Через минуту дело было сделано. Скопин вдруг понял, что страшно хочет по большой нужде — и что теперь, после того, как его руки больше не были связаны, это желание стало нестерпимым.
— Прости, Мирон, — сказал он, — мочи нет терпеть.
— Что? — непонятливо спросил казак, но по лицу Скопина догадался и махнул рукой. — И то правда!
Они устроились в разных углах. Скопин с детства стеснялся справлять большую нужду даже при родителях. Вот и теперь он сначала старался не смотреть на Мирона, но потом вдруг услышал с его стороны смешок.
— Слышь, вашбродь, — сказал Мирон, — сидим мы тут орлами, и вдруг «халатники» подваливают — где, мол, наши пленники?
