И хотя картинка эта была совсем не смешная, но, вероятно, из-за сильного душевного напряжения Скопин прыснул.
— Тише, тише, — сказал Мирон, вставая и натягивая шаровары. — Вот черти, даже подтереться нечем. Вашбродь, а теперь давай обсудим, как мы утекать станем.
Мирон сидел рядом с дверью, прильнув к щели в досках. Наконец, он повернулся к Скопину.
— Кажись, стемнело, — прошептал он. — Давай, вашбродь, как договорились.
Он отодвинулся и, встав, прижался к стене, сжимая в руке тот самый осколок, об который перетер веревку.
Скопин неуклюже поднялся, подошел к двери и ударил по ней ногой.
— Эй! — крикнул он. — Кто там есть? Поди сюда!
За дверью послышались голоса охранников — мужчина что-то говорил мальчику.
Скопин еще раз с силой ударил по доскам, так, что с них посыпалась труха. Расчет был на то, что стражники войдут вдвоем, чтобы не рисковать.
Наконец стукнул открываемый засов, дверь со скрипом отворилась. Сперва показалось острие сабли — старший охранник держал ее неумело. Из-за его спины возбужденно выглядывал мальчишка.
Старший прикрикнул на Скопина и направил на него саблю, заставив попятиться.
— Во, гляди, что я нашел, — сказал Скопин, отступая на внезапно ослабевших ногах и кивая в глубь сарая. — Алтын! Алтын!
Главное было чем-то заинтересовать стражников. И слово «алтын», то есть «золото», играло роль приманки.
Старший сделал шаг вперед. За ним в сарай шагнул и мальчонка. Скопин продолжал отступать, подманивая охранников. Еще шаг!
Но мальчик вдруг испуганно обернулся и наконец увидел Мирона, прижавшегося к стене справа от двери. Черные глаза распахнулись, рот паренька открылся для крика.
Михеев потянул на себя дверь.
— У него тут лампы были. Я прикрутил, чтобы газу не напустить. Сейчас.
Он прошел вдоль стены, нашел светильник и зажег горелку. Комната осветилась.
— Вот он, — послышался голос Михеева.
— Вижу, — коротко ответил Архипов.
Михайла Фомич Трегубов сидел в кресле, его грудь и живот были залиты кровью. Голова свешивалась набок. Кисти рук преступник привязал к ручкам кресла. Такая же веревка обвивала ножки сиденья, прижимая лодыжки покойника. Вокруг кресла царил страшный беспорядок: на полу лежали бумаги, выброшенные из выдвинутых ящиков стола, рядом валялся стакан с остатками заварки. Из чернильницы на пол натекла большая лужа.
— Михеев, — позвал Архипов.
— А?
— Поищи тут, только аккуратно, ничего не сдвигая и не перекладывая — веревка местная или ее убийца с собой принес.
— Слушаюсь!
Захар Борисович подошел к Трегубову и осветил его своей керосинкой.
— Есть тут еще лампы? — спросил он нервно. — Темно.
— Ага, сейчас зажгу! — ответил Михеев.
— Ну как там? — раздался от двери голос Скопина. Он стоял, привалившись к косяку, и дымил своей трубкой.
Архипов поморщился. Он надеялся, что Скопин заснет в прихожей и не будет ему мешать.
— Ножевые раны на предплечьях, бедрах, две на груди и еще несколько на животе. Судя по всему, неглубокие.
Михееву удалось зажечь еще один рожок. Керосинка стала не нужна, и Архипов, задув ее, поставил на пол.
— Беспорядочек тут, — меланхолично произнес Скопин. — Искали чего?
Архипов выпрямился:
— Совершенно очевидно, что убийцы… Или убийца, пытали хозяина и что-то искали.
Скопин спрятал трубку в карман, шатаясь, подошел, наступил в лужу чернил, но, не обращая внимания, поднял с пола лампу:
— Кстати… Дверь-то открыта, но не взломана. А дядька строгий был, особенно после ограбления… Пойду, осмотрюсь.
И снова икнул.
— Вот черт! — сказал он и вышел в коридор.
Михеев, осматривая угловой шкаф, многозначительно поднял брови.
— Вы, вашбродь, не смотрите, что Иван Федорович нарезамшись. Они и в таком состоянии…
Архипов хмуро посмотрел на квартального. Тот осекся. В глубине дома послышался звон стекла.
— Лучше идите взгляните, что он там вытворяет, — приказал Архипов и повернулся к Трегубову. — Вы и сами, Михеев, — сказал он через плечо, — тоже молодец. Оставили место преступления без охраны. Даже дворника не вызвали!
— Виноват, — Михеев, пользуясь тем, что Архипов на него не смотрит, скорчил презрительную мину, — дворник местный на свадьбу к дочке укатил в деревню.
И тут Захара Борисовича прорвало. Побледневший от гнева, он резко обернулся к квартальному.
— Потому что у вас тут бардак, а не служба! — крикнул он. — Как тут работать? Что вы на меня зенки вылупили? Хотите, чтобы я доклад написал про все безобразия, которые здесь творятся?
— А что тут творится? — пробормотал Михеев, пряча глаза. — Тут ничего…
— Ничего?! Ничего?! — Архипов указал на убитого. — Это вы называете «ничего»?
— Я пойду… — робко ответил Михеев, — посмотрю, как там Иван Федорович.
— Идите! — отрезал Архипов.
Отдуваясь, квартальный шагнул к двери, но Скопин уже вернулся.
— Вот, — сказал он, протягивая лампу с разбитой колбой. — Случайно.
— Хорошо хоть, что дом не спалили, — зло ответил Архипов. — А то и расследовать было бы нечего.
Скопин передал лампу Михееву:
— Снеси, любезный, вниз.
Квартальный взял разбитую лампу и вышел в коридор. Его душила обида на этого молодого выскочку. «А ведь и доклад написать может, — думал он. — Подпортит мне службу, поганец. Без него-то хорошо было». Но тут он вспомнил про девчонку, про слова усатого, и в голове у него начал придумываться хитрый план.
— Эй, Михеев! — услышал он окрик Скопина.
— Слушаю!
— Иди к экипажу, зови… кто там на козлах-то?
— Чумыкин сегодня.
— Зови Чумыкина. Надо покойника погрузить и в часть отвезти. Завтра доктору Зиновьеву покажем.
— Бегу! — ответил квартальный и сплюнул на пол.
Мертвого коллекционера усадили на сиденье экипажа.
— Так он упадет, вашбродь, — отдуваясь, сказал Чумыкин. — Надо придерживать.
Архипов сердито посмотрел на Скопина, еле державшегося на ногах, и полез внутрь экипажа. Втиснувшись рядом с Трегубовым, он схватился за поручень на стенке так, чтобы не дать телу упасть вперед, и бросил Ивану Федоровичу:
— Вы поедете?
Скопин икнул, покачнулся, наконец взобрался внутрь и сел напротив. Архипов выглянул наружу, где возле экипажа топтался Михеев.
