Скопин отломил тонкую веточку от яблони, склонившейся через забор, поддел крючок и открыл дверцу.
Он первым вошел во двор, вертя палочку в руке.
— Точно, не спят, — указал он на освещенное окно второго этажа.
Около двери они остановились, и Архипов несколько раз провернул рычажок звонка. Тот продребезжал внутри дома, но в ответ не донеслось ни звука.
— Не слышат? — спросил Архипов и снова покрутил рычажок.
Наконец за дверью раздались шаги и старческий голос произнес:
— Убирайтесь! У меня револьвер! Буду стрелять.
— Откройте, — громко сказал Архипов. — Полиция.
— Оставьте меня в покое! — истерически выкрикнул старик из-за двери. — Мало вам было? Опять пришли? Говорю же — у меня револьвер!
Скопин повернулся к девушке, которая безучастно стояла за его спиной.
— Правда есть револьвер?
Маша пожала плечами.
— Я следственный пристав Архипов. Со мной судебный следователь и ваша племянница. Откройте. Иначе позовем дворника и будем ломать дверь!
— У нас нет дворника, — сказала Маша.
— Я вас не знаю! — крикнул старик из-за двери. — И ваши имена мне не знакомы.
— Надо позвать квартального, — предложил Скопин. — Здесь квартальным Михеев. Он живет недалеко. А то и вправду придется ломать. Я схожу к карете, попрошу Чумыкина, чтобы съездил за квартальным. Подождем немного.
Пока Скопин ходил распоряжаться, Архипов еще несколько раз пытался уговорить вредного старика открыть. Грозил ему арестом и судом, но тот ни в какую не соглашался отворить дверь.
Скопин вернулся, сел на перевернутое ведро, стоявшее возле крыльца, вынул из кармана маленькую черную трубку и раскурил ее. Дождь моросил по-прежнему. Подошел Архипов.
— Я могу выстрелить в замок и сбить его, — сказал он.
— Зачем? — спросил Скопин. — Сам Трегубов пока ни в чем не обвиняется. Это мы пытаемся вломиться к нему в дом.
Архипов глазами указал на Машу. Скопин пожал плечами:
— У нас есть только ее показания. Мы не можем их проверить, пока не попадем внутрь и не поговорим со стариком.
Архипов досадливо скривился:
— Не предполагал, что вы окажетесь таким крючкотвором.
— Это моя профессия, — спокойно ответил Иван Федорович, выпуская клуб дыма. — Я судебный следователь. Вы же читали уложение о судебных следователях? Мы не делаем выводов, просто собирая доказательную базу. Выводы делает суд.
— А! — Архипов махнул рукой.
— Маша, хотите сесть? — спросил Скопин у девушки.
Маша отрицательно покачала головой.
— Как вы попали в полицию? — спросил Скопин молодого человека.
Архипов поднял воротник пальто.
— Можно сказать, что случайно. Готовился ехать на Балканы, но меня вместе с еще несколькими офицерами не отпустили в действующую армию, а отправили в столицу.
— Зачем?
Архипов отвел глаза.
— Я не могу этого говорить. Скажу только: на обучение.
— Понятно, — вздохнул Скопин. — Реформа?
Архипов промолчал. Скопин был совершенно прав, Захара Борисовича направили в Сыскной отдел Санкт-Петербурга, предупредив, что после реформы точно такой же появится и в Москве, а значит, там будут сразу же нужны подготовленные кадры. Но с Архипова и других офицеров было взято честное слово, что они не станут раньше времени рассказывать о предстоящей реформе. После усиленного обучения их распихали по участкам в должностях следственных приставов, чтобы они поближе познакомились со своим будущим «фронтом работы». Впрочем, была и другая причина того, что Архипов молчал: после реформы должность Скопина и таких, как он, собирались упразднить. И все функции следствия по уголовным делам переходили в Сыскной отдел. Поэтому Захар Борисович так неловко себя чувствовал в присутствии Ивана Федоровича.
За оградой послышались голоса, потом калитка отворилась, и на тропинке показалась грузная фигура в форменной зеленой шинели и сбитом на затылок кепи. Это был квартальный надзиратель Михеев, поднятый среди ночи с постели и оттого прибывший в самом раздраженном настроении. Узнав Скопина, он немного поутих и подошел, вытирая мясистой рукой мокрое от дождя лицо.
— Иван Федорович? Здрасьте! Убили кого?
Скопин указал трубкой на дом.
— Знаете, кто тут живет, Савелий Палыч?
— Тут-то? Трегубов, коллекционер. Что с ним?
— Не открывает. Грозит револьвером, — ответил Архипов.
Михеев повернулся к нему и прищурил глаза.
— А вы кто будете?
— Следственный пристав Архипов, — ответил Захар Борисович.
— А! — поднял густые брови Михеев. — Тогда и вам здрасьте. Сейчас разберемся.
Он подошел к двери и забарабанил по ней кулаком.
— Там звонок есть, — сказал Архипов.
Но квартальный не обратил на него никакого внимания.
— Оставьте, он сам разберется, — спокойно произнес Скопин, не делая даже попытки подняться со своего ведра.
— Я сказал, сейчас стрелять буду! — послышался истеричный вопль из дома.
— Михайла Фомич, открывай. Это я, Михеев, — крикнул квартальный надзиратель. — Открывай, не балуй!
После секундного молчания послышался звук отпираемого замка. Дверь слегка приотворилась.
— Ну вот, пожалте, господа следователи, — сказал Михеев. — Отворил. Я еще нужен?
— Постойте тут, — приказал Скопин, вставая с ведра. Он сунул трубку в карман и подошел к крыльцу. — Трегубов, вы нас впустите или сами сюда выйдете?
Дверь отворилась шире, и на крыльцо вышел старик с растрепанной седой шевелюрой и закутанный в старый ватный халат. В одной руке у него действительно был револьвер, а в другой он держал керосиновую лампу..
— Я Трегубов, — заявил он. — Что вам от меня надо?
— Вы знаете эту девушку? — спросил Архипов, указывая на Машу.
Старик молча посмотрел на девушку, а потом решительно ответил:
— В первый раз вижу!
— Вы уверены?
Старик поджал губы, показывая, что больше разговаривать на эту тему он не собирается. Но тут подал голос Михеев.
— Да это ж его племянница. Маша. Михайла Фомич, это ж твоя племянница.
— В первый раз вижу.
— Вот те на! — ответил квартальный. — Я сам ей отметку в паспорте делал год назад.
— Ничего не знаю! — взвизгнул Трегубов. — Может, раньше она и была моей племянницей, а теперь — нет!
— Вы хотите сказать, что выгнали ее из дома и теперь знать не хотите? — спросил Скопин.
