Кладбище на острове Нукагива. Из “Атласа к путешествию вокруг света капитана Крузенштерна”
В.-Т. Тилезиуса фон Тиленау
Всеобщее верование волшебству составляет, кажется мне, некоторую часть их религии, поелику жрецы признаются в оном искуснейшими. Однако некоторые из простого народа почитаются за разумеющих сию тайну. Волшебство сие называется кага и состоит, по рассказам их, в следующей невероятной басне: волшебник, ищущий погубить медленною смертью того, кто ему досадит, старается достать харкотину его, урину или испражнение. Полученное смешивает с неким порошком, кладет в мешочек, сплетенный отменным образом, и зарывает в землю. Главная важность заключается в искусстве плести правильно употребляемый на то мешочек и приготовлять порошок. Срочное к тому время полагается 20 дней. Как скоро зарыт будет мешочек, тотчас оказывается действие оного над подпавшим чародейству. Он делается болен, день ото дня слабеет, наконец, вовсе лишается сил и через 20 дней умирает.
Думать должно, что таковая басня распространена в народе хитрыми людьми, чтобы заставить других себя бояться и быть в состоянии вынуждать у них подарки. Сие подтверждается тем, что если тот, над кем делается чародейство, подарит волшебника свиньей или иным каким знатным подарком, хотя бы то было в последний день срока, то может откупиться от смерти. Волшебник вынимает из земли мешочек, и больной мало-помалу выздоравливает. Кажется, такой несбыточный обман не мог бы долго сохранять к себе доверенности, но, может быть, приноравливание его к естественным припадкам или и вподлинно некоторое в здравии расстройство, могущее приключаться от силы воображения того, над кем совершается колдовство, поддерживают доверенность к оному. Робертс, впрочем, человек рассудительный, и француз верили действию сего волшебства.
Последний употреблял всевозможное, но тщетное старание узнать тайну чародейства, чтобы освободиться от неприятеля своего Робертса, которого он не надеялся лишить жизни другим каким-либо, кроме сего, способом, потому что англичанин, имея ружье, мог охранять себя всегда сим талисманом, превосходящим и самое кага; но чтобы сделаться еще страшнее для своих неприятелей, убедительно просил Робертс меня и капитана Лисянского дать ему пару пистолетов, ружье, пороху, пуль и дроби. Мы, сожалея, что не можем исполнить просьбы человека, бывшего нам во многом полезным, представили ему, что если бы он и получил от нас некоторый запас пуль и пороху, то сохранение на острове сей драгоценности не может остаться тайным. Беспрестанно воюющие островитяне овладеют неминуемо таким сокровищем и истощат оное скоро, причем жизнь его подвергнется непременно еще большей опасности, которой будет сам причиною. Доказательства наши казались ему основательными, и он успокоился. Мы расстались с ним как добрые приятели, снабдив его вещами другими, полезнейшими пуль и пороха.
Робертс казался человеком нетвердых мыслей и непостоянных свойств, однако рассудителен и доброго сердца. Главнейший его недостаток в сем новом его жилище, как то подтверждал и непримиримый враг его Ле-Кабрит, состоял в том, что он не искусен в воровстве, а потому часто находился в опасности умереть с голода. Впрочем, поелику разум превозмогает невежество, Робертс приобрел мало-помалу от дикого народа великое к себе уважение и имеет над оным более силы, нежели какой-либо из их отличнейших воинов. Для короля сделался он особенно нужным. Нимало не сомневаюсь я, чтобы он острову сему не мог принести более пользы, нежели миссионер Крук, препроводивший на оном некоторое время для того, чтобы обратить нукагивцев в христианскую веру.
Мне кажется, что проворный и оборотливый Робертс к успешному произведению сего на самом деле способнее, быть может, и Крука, и всякого другого миссионера. Он построил себе хорошенький домик, имеет участок земли, обрабатываемый им прилежно в надлежащем порядке, старается о приведении возможного в лучшее состояние, что здесь до него неизвестно было, и, по собственному его признанию, ведет жизнь счастливо. Одна только мысль попасться в руки каннибалов его беспокоит. Предстоящей войны боится он особенно. Я предложил ему, что готов отвезти его на острова Сандвичевы, откуда удобно уже найти случай отправиться в Кантон; но он не мог решиться оставить жену свою, которая в бытность нашу родила ему сына, и, вероятно, он окончит жизнь свою в Нукагиве.
Состояние нукагивцев не может возбудить в них чувствования к волшебному действию музыки. Но как нет ни одного столь грубого народа, который бы не находил в оной некоего удовольствия, то и сии островитяне не совсем к тому равнодушны. Их музыка соответствует их свойствам. К возбуждению грубых чувств нужны орудия звуков пронзительных, заглушающих глас природы. Необычайной величины барабаны их диким громом своим особенно их воспламеняют. Они и без помощи всякого мусикийского орудия умеют производить приятные для них звуки следующим образом: прижимают одну руку крепко к телу, и в пустоту, находящуюся между ею и грудью, сильно ударяют ладонью другой руки; происходящий от того звук крайне пронзителен. Пение их и пляска не менее дики. Последняя состоит в беспрестанном прыгании на одном месте, причем поднимают они многократно руки кверху и дрожащими пальцами производят скорое движение. Такт ударяют они притом руками вышеупомянутым образом. Пение их походит на вой, а не на согласное голосов соединение; но оное им нравится более, нежели самая приятная музыка народов образованных.
Сообщаемые мною здесь известия о числе народа сего острова основываются на одной вероятности, но, где точные исчисления бывают невозможны, там и близкие к истинным имеют свою цену. По объявлению Робертса, выставляют долины против неприятелей своих воинов: Тайо-Гое – 800, Голи – 1000, Шегуа – 500, Мау-Дей – 1200, Готти-Шеве на юго-западе от Тайо-Гое и другие на северо-востоке, каждая – 1200.
Итак, число всех ратников составляет 5900. Если число женщин, детей и мужчин престарелых положить втрое более сказанного, то число всех жителей острова выйдет 17 700 или круглым числом 18 000, которое, думаю, не будет мало, потому что супружества весьма бесплодны; престарелых же мужчин не видал я ни одного ни между жителями Тайо-Гое, ни Шегуа
[56]. Мне кажется, однако, что робертсово показание числа жителей долины Тайо-Гое превосходит настоящее по крайней мере одною третью. Где 800 воинов, там, по принятому положению, должно быть 2400 всех жителей; но я не видал в одно время больше 800 или 1000, между коими находилось от 300 до 400 одних девок. Впрочем, нельзя сомневаться, чтобы большая часть жителей не приходила к берегу. Редко бывающие здесь европейские корабли, всеобщая чрезвычайная островитян жадность к железу заставляют думать, что выключая матерей с малыми детьми, редкие не собирались у берега.
Итак, если принять, что полагаемое Робертсом число более настоящего третью и уменьшить оною количество народа целого острова, то выйдет жителей только 12 000. Судя по острову, имеющему в окружности более 60 миль, по особенно здоровому климату, по умеренному употреблению кава и по неизвестности здесь любострастного яда, сие население очень малолюдно. Но с другой стороны, беспрестанная война, приношение людей в жертву, умерщвление оных во время голода, крайняя невоздержанность женского пола, предающегося сладострастию с 8-го и 9-го годов возраста, и неуважение супружеского союза – чрезмерно препятствуют к размножению народа. Робертс уверял меня, что нукагивки рождают не более двух детей, многие же и совсем бесплодны, следовательно, на каждое супружество положить можно по одному только дитяти, что составляет едва четвертую часть, по принятому народосчислению в Европе.
