По известиям толмачей, заслуживающих доверия, может быть, потому, что они говорили о предмете, чуждом кругу их знания, должны находиться в одном городе северной Японии, не в дальнем расстоянии от Иеддо, такие люди, которые живут во храмах, называемых Изис, и владеют искусством предсказывать солнечные и лунные затмения. Малознающие толмачи не могли объяснить, на чем основываются их предсказания, что было бы, конечно, любопытно и распространило бы известия о знаниях сих храможителей, которые между многими миллионами одни только славятся астрономическими сведениями.
Мне не случилось ничего читать об астрономических знаниях японцев; неизвестно, имеют ли они в том успехи, равные с соседями своими китайцами, коих императоры многие любили сию науку и ей покровительствовали. Если бы посланник получил позволение ехать в Иеддо, тогда Горнеру, имевшему намерение с ним отправиться, взяв с собою астрономические инструменты, вероятно, удалось бы в близости храма Урании собрать о том надежные известия. По объявлению Тунберга, должны между врачами города Иеддо быть некоторые, имеющие привязанность к ученым знаниям. Между сими нашлось бы, может быть, сколько-нибудь и таких, кои могли бы сообщить что-либо удовлетворительное о сем предмете. Предсказания храможителей Изис о солнечных и лунных затмениях помещаются в японских календарях, коих выходит ежегодно два издания в Иеддо – одно пространное для знатных и богатых, а другое краткое для простого народа.
Января 16-го прислал на корабль посланник нарочного просить меня приехать к нему с доктором Эспенбергом сколько возможно поспешнее. По прибытии нашем нашли мы у него двух баниосов, многих толмачей и других гражданских чиновников. Причиною сему был один из привезенных нами японцев, покусившийся на лишение себя жизни. Благовременное усмотрение воспрепятствовало ему в исполнении самоубийства. Лангсдорф, поспешающий унять течение крови
[91], не допущен японскими часовыми потому, что о сем не донесено было еще губернатору. Несчастный долженствовал до учинения того и до прибытия присланных баниосов валяться в крови своей. Но и сии не позволили ни доктору Эспенбергу, ни Лангсдорфу подать помощи раненому, а послали за японским доктором и лекарем
[92]. Между тем оказалась рана неопасною.
При самом приходе нашем в Нагасаки просил губернатор посланника отдать ему привезенных нами четырех японцев, но он на то не согласился, поелику хотел самолично представить их императору. Губернатор повторил опять сию просьбу через несколько недель после; но ему отказано было также, как и прежде. Случившееся приключение побудило посланника просить губернатора, чтобы он взял от него привезенных японцев; но последний отвечал, что поелику он просил и сам прежде двукратно и ему отказано было, то он теперь и сам согласиться не хочет; впрочем, приказал уведомить, что пошлет в рассуждение сего курьера в Иеддо. Но оттуда не получено на сие никакого ответа и привезенные нами японцы оставались в Мегасаки до самого дня нашего отбытия.
Итак, сии бедные люди по преодолении трудного пути, продолжавшегося четырнадцать месяцев, хотя и прибыли в свое отечество, однако не могли тотчас наслаждаться полным удовольствием, которое они в отчизне своей обрести надеялись, но вместо того принуждены были семь месяцев находиться в неволе и заключении. Да и неизвестно, возвратятся ли они когда-либо на свою родину, которая была единственною целью их желания, понудившего их оставить свободную и малозаботную жизнь, каковую препровождали они в России.
Вид на берег около города Нагасаки. Из “Атласа к путешествию вокруг света капитана Крузенштерна”
В.-Т. Тилезиуса фон Тиленау
Что бы такое понудило несчастного покуситься на жизнь свою, того не могу утверждать с достоверностью, хотя многие причины делают японцам жизнь их несносною; ужасная мысль лишиться навсегда свидания со своими родными, находясь, так сказать, посреди оных, была, вероятно, первым тому поводом. Сию догадку основываю я на том, что в продолжение нашей здесь бытности пронесся слух, что привезенные в 1792 г. Лаксманом японцы осуждены на вечное заключение и не имеют ни малейшего сношения со своими единоземцами. Сверх сего, полагали тому причиною и следующее: по прибытии нашем подал, как говорили, сей японец баниосам письмо, в котором жаловался не только на жестокие с ними в России поступки, но и на принуждение их к перемене веры, прибавив к тому, что и посольство сие предпринято главнейше с намерением испытать, нельзя ли ввести в Японию христианского исповедания.
Одна только чрезмерная злость могла сему японцу внушить таковые бессовестные нарекания. Ко мщению не имел он никакого повода, поелику принят был в России с товарищами своими человеколюбиво. При отъезде одарены они все императором; на корабле пользовались всевозможным снисхождением. Сие письмо не имело, однако, никакого успеха. Неудача в исполнении предприятия и угрызение совести в рассуждении бесчестного своего поступка довели его, может быть, до покушения на жизнь свою. По залечении раны твердил он беспрестанно, что россияне весьма добродушны, но он только один зол и желал прекратить свою жизнь.
Февраля 19-го известили посланника, что японский император отправил в Нагасаки уполномоченного с восьмью знатными особами для вступления с ним в переговоры. Хотя толмачи и не говорили явно, что посланнику не надобно будет уже ехать в Иеддо, но не трудно было сие заключить потому, что отправленный императором уполномоченный был высокого достоинства, которое, по словам толмачей, состояло в том, что он, предстоя своему монарху, может даже смотреть на его ноги
[93], не смея, впрочем, возвышать более своего зрения. Чтобы такая знатная особа отправлена была в Нагасаки для одного сопровождения посланника в Иеддо, о том думать было не можно. Желание японского правительства сбыть нас с рук в начале апреля обнаружено довольно прибывшими к нам толмачами. Они приехали на корабль 28 февраля по повелению губернатора разведать о нашем состоянии. Но при сем случае делали такие вопросы, из коих нетрудно было заключать о главном их намерении. Любопытство их, как скоро приготовить можно корабль к отходу, произвело в нас немалое удовольствие. Сего благоприятного признака нельзя было оставить без внимания.
Между тем 12 марта объявил первый толмач посланнику, что ехать ему в Иеддо не позволено, что полномоченный японского императора прибудет в Нагасаки через 10 или 15 дней и что после того, как скоро только готов будет корабль к выходу, должен он немедленно отправиться опять в Камчатку.
