По окончании нашего исследования Сахалина уверился я точно, что к S от устья Амура не может быть прохода между Татариею и Сахалином, в чем согласны со мною и все прочие, на корабле бывшие и могшие судить о сем. Итак, хотя следствием подобного предприятия может только быть подтверждение наших заключений, но, невзирая на все сие, почитаю я такое предприятие не бесполезным потому, что осталось и еще не изведано пространство, составляющее от 80 до 100 миль, и положение устья Амура не определено с точною достоверностью. Совершение сего испытания, немаловажного для России в политическом отношении и вообще для географии, предпринято быть может весьма удобно из Удинского порта и притом с надежным успехом и без всякой опасности, если препоручена будет экспедиция предприимчивому, осторожному и искусному офицеру.
Поелику я неоднократно уже упоминал о своем мнении, что между Татариею и Сахалином не может быть прохода и поелику предмет сей может быть останется надолго еще спорным, то я и намерен привести здесь кратко причины, побудившие меня утверждать свое мнение. Оные основываются, собственно, на испытаниях, учиненных Лаперузом на юге, а нами на севере от перешейка, соединяющего Сахалин с Татариею. Лаперуз надеялся найти здесь проход в Охотское море, который для него был бы весьма важен, ибо чрез то сократилось бы много плавание его в Камчатку. Он продолжал идти так далеко по каналу, пока глубина позволяла величине кораблей его, которая уменьшалась через каждую милю одною саженью. Мнение его, что он находился в заливе, не имеющем выхода в Охотское море, подтверждалось более всего тем, что он не примечал течения, которому бы в противном случае надлежало оказываться непременно.
Лаперуз остановился наконец на глубине 9 саженей и не отважился идти далее потому, что беспрестанно дующие в летние месяцы сильные южные ветры и великое волнение угрожали в водах мелких опасностью. Почему и послал для измерения глубины два гребных судна, отправившиеся к северу, перешед три мили, где найдена глубина 6 саженей, возвратились к кораблям обратно. При сем достойно сожаления то, что испытание относительной тяжести воды, чего ученые обоих кораблей, конечно, не оставили без внимания, не сделалось известным. Если бы не найдено было при том никакой или только малая разность в тяжести воды морской, тогда как сие, так и бездействие течения послужили бы неоспоримыми доказательствами, что прохода совсем не находится. Известия, полученные Лаперузом во время бытности его в заливе Кастрье, хотя и долженствовали быть недостаточны по незнанию языка, однако подтверждают то, впрочем, довольно сильно.
Когда Лаперуз начертил карандашом на бумаге Сахалин и противолежащий берег Татарии, оставив между оными пролив, и показал то обитающим у вышеупомянутого залива, тогда один из них, взяв у него вдруг из руки карандаш, провел черту через означение пролива и дал уразуметь чрез то, что Сахалин соединяется с Татарией узким перешейком, на котором растет якобы и трава и чрез который будто бы перетаскивают они иногда свои лодки. Сии известия, постепенное глубины уменьшение и бездействие течения побудили Лаперуза заключить весьма справедливо, что Сахалин или соединяется с Татариею перешейком, или канал, разделяющий сии обе земли, становится наконец очень узок, где глубина должна быть не более нескольких футов. Лаперуз, сообщая свое мнение, не утверждает оного совершенно, но сие приписать надобно, может быть, его скромности, которая не позволила ему утверждать настоятельно того, чего не испытал он сам собою. Сообразуясь с сим, продолжали до сего несправедливо изображать на картах Сахалин островом, а канал между оным и матерым берегом называть проливом Татарии.
Испытания, учиненные нами на 100 миль севернее, не оставляют теперь ни малейшего более сомнения, что Сахалин есть полуостров, соединяющийся с Татариею перешейком. Лишь только начали приближаться к северной оконечности Сахалина, нашли мы великую разность в тяжести воды морской. Сия разность не может быть приписана реке, здесь впадающей в море, потому, находясь в возможной близости к северо-восточной стороне его, нельзя бы было не увидеть его. Близость Амура долженствовала быть тому причиною. Сверх сего была вода мутна и желтоватого цвета. По обходе нашем северной оконечности, чем далее плыли мы к югу близ северо-западного берега, тем более и более становилась вода легче и, наконец, в близости канала, разделяющего на севере от Амура Сахалин от Татарии, почерпнутая с корабля, оказалась совершенно пресною и почти одинаковой тяжести с корабельною водою, как то прежде уже упомянуто.
Если бы существовал пролив между Сахалином и Татариею, тогда южные ветры, господствующие, по свидетельству Лаперуза, чрез все лето, долженствовали бы вгонять соленой воды в лиман, в который впадает Амур, такое множество, что при выходе оной в северный нами открытый пролив не может она лишиться всех соленых частиц своих. Но как мы испытали совсем тому противное, то и служит сие ясным доказательством, что между Сахалином и Татариею вовсе не существует пролива. К сему присовокупить надобно и сильное от юга в северном канале течение, о коем объявлено мною в предыдущей главе обстоятельно. Если бы вливаемая Амуром вода могла стремиться в ту и другую сторону, тогда оное было бы непременно слабее.
Прибавление. Сии примечания писаны мною там, где учинены испытания, внесенные в журнал мой. По прибытии нашем после в Кантон обрадовался я немало, нашед путешествие капитана Бротона, которое издано во время нашего отсутствия. Из оного всякий усмотреть может, что предположения мои о соединении Сахалина с Татариею совершенно подтверждаются. Капитан Бротон, имевший малое судно, которое ходило не глубже 9 футов, простер свое плавание с южной стороны к северу между Сахалином и Татариею 8 милями далее Лаперуза, где глубина была 2 сажени, и нашел, что канал оканчивался заливом, вдающимся в землю на 3 или 4 мили. Он приказал объехать залив сей на гребном судне и удостоверился, что оный окружается повсюду низменными, песчаными берегами так, что нигде не оказалось ни малейших признаков к проходу.
Итак, здесь-то открыт им предел великого залива Татарии. Но если бы, невзирая и на сие, скрылся от усмотрительного Бротона и внимательного помощника его Чапмана, которому препоручил он изведать залив сей, где-либо узкий канал, в таком случае неминуемо приметили бы они течение. Но Бротон говорит ясно, что совершенное спокойствие водной поверхности в сем месте служило для него доказательством, что берег нигде не прерывается, следовательно, и пространство воды, существующее между Сахалином и Татариею, есть не что иное, как обширный залив. В испытании тяжести воды морской не настоит при сем никакой надобности. Итак, теперь доказано совершенно, что Сахалин соединяется с Татариею низменным песчаным перешейком и есть полуостров, а не остров. Почему справедливость и требует означаемый на картах со времени путешествия Лаперуза пролив Татарии изображать и называть заливом оный, хотя весьма вероятно, что Сахалин был некогда, а может быть, еще в недавние времена, островом, как представляется оный и на китайских картах, но что наносные пески Амура соединили его с матерой землей.
Августа 15-го в 8 часов вечера переменили мы курс W на NNO. При отбытии моем из С.-Петербурга желали, чтобы я осмотрел острова Шантарские, лежащие в широте 55°, на востоке от Удинского порта, в расстоянии около 60 миль, потому что, невзирая на близость к ним сей гавани, неизвестно и поныне основательно ни число, ни положение оных. Хотя я оставил Камчатку с твердым намерением по окончании описи Сахалина описать и сии острова, но опись Сахалина задержала меня более, нежели я ожидал, сверх того я был обязан уважить и то, что нам надлежало прийти в Кантон в начале ноября, куда в то же время долженствовала, прибыть и «Нева» с грузом пушных товаров, и потому принужден я был оставить сие намерение без исполнения. Необходимо нужно было не только не заставить «Неву» дожидаться нас в Кантоне, но и прийти туда как можно ранее, дабы иметь довольно времени к окончанию своих дел (которые, по причине первого прихода россиян в Кантон, долженствовали быть сопряжены с разными затруднениями) и успеть выйти оттуда при NO муссоне. Итак, надлежало неминуемо поспешать в Камчатку, куда желал я прийти еще в исходе августа, ибо ясно предвидел, что пребывание наше там продолжится четыре или даже пять недель.
