И все-таки ехать за тридевять земель в разгар рабочего дня по озабоченному муравейнику Петербурга – не слишком приятное занятие. Длиннющая улица Савушкина забита машинами до такой степени, что даже у самого отъявленного оптимиста могут сдать нервы. Это не входило в Иринины планы, поэтому она свернула вбок, к Приморскому проспекту, который трудился изо всех сил по выходным дням, прогибаясь под тяжестью мчавшихся за город легковушек, зато позволял себе немного расслабиться по будням. Эта дорога по Приморскому проспекту, постепенно переходящему в Приморское шоссе, тоже была для Ирины памятной и любимой. В самом центре столичного города здесь как будто располагался небольшой оазис уютного пригорода. Слева по курсу тянулся малый канал Большой Невки, на противоположном берегу которого, на Елагином острове, полыхали яркими осенними красками еще пышные и веселые, не ведающие предстоящей нищеты деревья Центрального парка культуры и отдыха (ЦПКиО). Канал хранил неподвижность, никуда не спешил, не морщился, а спокойно и мудро следил за движениями природы на берегу. По правую сторону движения вытянулись в линейку невысокие двухэтажные домики, построенные, как говорили, еще после войны пленными и молчаливо хранящие тайны своей насыщенной событиями долгой жизни. В этом месте беспокойного Петербурга человек и природа, разбежавшиеся на две стороны, не противостояли друг другу, а жили в мирной гармонии, не перетягивая каждый на себя флаг первенства.
Ирина выехала на Приморское шоссе, и замелькали знакомые названия станций: невзрачная когда-то Лахта, теперь взятая в кольцо новыми высотными домами, Ольгино, обрамленное узкой полосой леса с подстриженной травой, – как длинный парк, сохранивший природную первозданность, тот самый Лисий Нос, вздыбленный виадуком над землей и приобретший солидность некой узловой станции, перевязанная шелковой тесьмой КАДа Горская; потом по-старому тихие, не тронутые цивилизацией Александровка и Тарховка. И наконец, Разлив – конечный пункт ее путешествия. Вот железнодорожный переезд, опасное место, где когда-то погиб местный доктор Алеша, разъезжая по вызовам на старом раздолбанном «Москвиче». А вот и каменный дедушка Ленин, пишущий на каменном же пеньке свои мудрые собрания сочинений, и никто пока не посмел посягнуть на его величие. Огромная каменная надпись многометровыми буквами напоминает забывчивым гражданам, кто это здесь сидит, такой большой и страшный, но мало кто еще помнит, при чем здесь какие-то «шалаш» и «сарай». Ирина помнила и именно туда держала путь – к музею «Сарай». Интересно, он еще работает? И зачем ей туда надо?
Она поехала по улицам Разлива, не узнавая их и ничему не удивляясь. Конечно, в этом элитном месте жизнь должна быть устроена красиво с точки зрения эстетики, удобства и благопристойности. Коттеджи, особняки, поместья, дворцы – все правильно. Между этими самодовольно расправившими мощные плечи красавцами-богатырями кое-где жмутся бывшие роскошные дома советской знати, с видом растерянным и даже подавленным. Так чувствует себя, наверно, наивная, случайно выигравшая счастливый билет жена денежного воротилы, которая, отправляясь на светский прием, надевает свою лучшую красную юбку до щиколоток и прелестную, цвета желтого одуванчика шелковую блузку с бантом и вдруг оказывается в компании роскошных парижских туалетов, глубоких декольте, обнаженных плеч и спин. Жена-то, конечно, со временем пооботрется, вольется, так сказать, в коллектив, а вот участь линялых деревянных домов с террасами и балконами – плачевна. «Уж лучше бы их скорее прикончили: портят картину жизни», – безжалостно подумала Ирина.
Она издали заметила блестящий черный «Мерседес» и высокую благообразную фигуру человека, пригласившего ее на странное свидание в Разливе у музея «Сарай». Он подбежал к ее машине, галантно распахнул дверцу, помог выбраться.
– Здравствуйте. Вы пунктуальны.
– Как обычно, – ответила она. – Ну так что, мы идем в музей?
– Нет, нет, – улыбнулся он. – Я назначил для встречи это место, чтобы вы не плутали по поселку. А мы сейчас поедем в «Шалаш».
– Ленина?
– Не совсем. Это небольшой ресторанчик, здесь недалеко. Я ужасно проголодался. А там превосходная фаршированная рыба. Вы не возражаете?
– Нет, пожалуй. Я люблю путешествовать по историческим местам. И против рыбы тоже не возражаю. Но мы могли бы там и встретиться.
– Да нет, встречаться в ресторане как-то не комильфо. Как поедем? На моей машине или каждый на своей?
Конечно, по сравнению с его шикарной тачкой ее скромный KiA sporting выглядит как пародия на счастье. Но… автомобиль – не роскошь, а средство передвижения. Эту мудрость она взяла себе за правило и сторонилась дешевого (хотя и дорогого) шика.
– Поезжайте вперед, я за вами.
Ресторан оказался мрачноватым и не слишком уютным в дневное время. Они сели за столик на двоих у окна.
– Смотрите, какой хороший вид.
Вид, вообще говоря, был довольно унылый – какой-то лишенный растительности дворик. Впрочем, кому что нравится.
– Так объясните мне наконец, почему мы здесь, в Разливе? – спросила Ирина, отдав должное виду из окна. – Это просто чудачество? Или мы от кого-то прячемся?
– Сейчас все объясню. А вот и наша рыба.
Огромный фаршированный судак вальяжно расположился на блюде в окружении зелени и кружков вареной свеклы.
– Вы намерены все это съесть?
– Не знаю. Попробуем вместе.
Он ловко разрезал рыбу на куски, разложил по тарелкам и довольно улыбнулся. Ирина улыбнулась в ответ…
С этим господином Ирина познакомилась случайно месяц назад, на дне рождения Аркашиного приятеля Александра. Их было трое: Аркашка, Сашка, Мишка – друзья с первых институтских дней в ЛЭТИ, неразлучная троица. После четвертого курса, однако, Аркадий понял, что он художник, причем, конечно, талантливый, бросил всю эту электротехнику и математику и ушел в свободное плавание. После неудачной попытки прорваться в Академию художеств посещал какую-то студию и брал частные уроки за счет скудных родительских пожертвований. Впрочем, святая троица не распалась, но несколько видоизменилась. Теперь была уже не дружба, а скорее приятельство, скрепленное временем и глубокой взаимной симпатией и привязанностью.
На день рождения Александра Аркадий пойти не смог: после обильных возлияний накануне он был настолько измучен, что боялся даже в воображении представить себе стол с закусками и винами – так и тянуло к канализации и водопроводу, не говоря уже о головной боли и общей слабости.
– Ирка, умоляю, сходи к Сашке одна. Сочини что-нибудь приемлемое про меня, ты умеешь приврать.
– И врать не надо, – обиделась Ирина. – Ты болен похмельем. Слово «похмелье» можно опустить.
– Умница! Ты меня спасаешь.
– Как всегда, – буркнула Ирина.
Она вообще не очень рвалась к Сашке с его вечными разговорами о политике и демократии, а тем более не хотелось идти без Аркадия, на которого можно было бы переложить общение с компанией, а самой тихо сидеть в уголке, ожидая конца мероприятия. Но Аркаша просил, ему было плохо, Сашка обидится – железные аргументы, требовавшие с ее стороны очередной жертвы. Она пошла. В небольшой компании знакомых людей ей сразу бросился в глаза новый человек – высокого роста, с приятным, хотя и слегка надменным лицом. В отличие от прочих присутствующих он был одет слишком хорошо, даже изысканно: серый костюм, белоснежная рубашка, широкий галстук в горошек и такой же платочек в кармашке пиджака – как будто пришел не в развеселую компанию приличных людей среднего класса, а на торжественный прием в высшее общество. Интеллигентный Александр тут же счел необходимым познакомить нового человека с гостьей.
