– Что?
– Я ведь упоминал уже, что это задание для меня неинтересно и сложно в смысле реализации готового материала. Чтобы все у нас получилось, как задумано, я должен быть воодушевлен. А вы хотите лишить меня воодушевления… Не убегайте, идите сюда и, не думая о деле, давайте получать удовольствие. Как мне кажется, оно будет взаимным. Не изменяйте себе, делайте то, что вам хочется.
– Что я должна делать? – глупо спросила Ирина.
– Сядьте, – он снова прижал ее к себе и, подбираясь к губам, нежно целовал в лоб, щеки, потом вокруг губ, все ближе и ближе, пока их губы не совпали, и с этого момента Ирина поняла, что все уже произошло и будет еще лучше. «Ради Аркаши», – успела подумать она, а дальше думать было невозможно…
Он позвонил своему соседу:
– Саша, надо отвезти даму. Ты готов?.. Ну вот, он готов, доставит вас до дому в целости и сохранности.
– А вы теперь будете меня преследовать?
– Упаси Бог! Ни в коем случае. Если только вы сами захотите.
Ирина усмехнулась и снова прижалась к нему. От него пахло хорошим одеколоном, хорошим вином и хорошими сигаретами…
Водитель Саша вид имел равнодушный, отрешенный, на Ирину не смотрел и был целиком поглощен вождением чужого автомобиля. Однако Ирине было стыдно, она отворачивалась к боковому стеклу, чтобы случайно не встретиться глазами с молодым человеком, который, вероятно, думает о ней черт знает что. И правильно думает. «Шлюха, продажная шлюха, – мысленно обозвала она себя и вдруг улыбнулась. – Бедный Аркаша, и вовсе он тут ни при чем».
В сумочке запел телефон.
– Ты знаешь, который час? – сердито спросил Аркадий.
– Нет.
– Уже полночь, к твоему сведению. Что это за дела такие по ночам? Где тебя носит?
– Приеду – расскажу. Ты будешь доволен.
– Жду тебя, жду, – заныл Аркадий. – Нужен твой профессиональный взгляд. Что-то у меня с небом не катит.
– Я скоро, уже рядом, не сердись.
Профессиональный взгляд… Вот насмешил! Что там с небом? Ангелы, что ли, не вытанцовываются? Ладно, посмотрим, поможем по мере сил. Кому, как не ей, водить хороводы с ангелами?..
«Как поедете в Петербург, скажите всем там вельможам разным… что вот, живет в таком-то городе Петр Иванович Бобчинский. Так и скажите: живет Петр Иванович Бобчинский». Смешно, правда? А пожалуй, и не смешно. Грустно, господа. И жаль этого маленького, болтливого, никчемного человечка, родившегося в уездном городе и прожившего в нем всю свою ничем не примечательную жизнь. Но ведь он такой же, как все: у него есть голова, тело, руки, ноги, он умеет дышать, говорить, есть и даже чувствовать. И для чего-то же пришел в эту жизнь, какая-то польза есть от него на земле, хотя бы потому, что позднее он удобрит ее своим телом. Почему же оказался он песчинкой в пустыне, каплей в море или мельчайшей бактерией, не различимой невооруженным глазом? Он человек. Человек хочет, чтобы о нем знали. Это даже не глупость и не тщеславие, это, если хотите, смутное понимание своей роли в движении и развитии жизни…
Всё, что сказано выше, лишь преамбула к разговору о телевидении, которое, существуй оно в гоголевские времена, возможно (хотя и не обязательно), помогло бы бедному Петру Ивановичу осуществить свою заветную мечту. Оно и теперь помогает, а человек, особенно маленький, мало значительный, по сути своей меняется мало. «Ты видел меня вчера по телевизору на митинге на Дворцовой? Я в первых рядах стоял». «Смотри завтра телевизор, покажут нашу лабораторию и меня увидишь». «Видел, как вчера на улице меня корреспондент спрашивал насчет автомобильных пробок?» Видел, не видел – а результат есть: теперь все знают, что живет в таком-то городе…
Не стоит судить Бобчинских, которых так угнетает собственная безвестность. Бог с ними! Пусть их показывают по телевизору даже в том случае, если к имени присовокупить нечего. А если есть чего? Спасибо тебе, телевидение, когда ты приходишь вовремя. Не ругайте телевизор, господа, не называйте его «ящиком», не браните бездарные фильмы и болтливые крикливые ток-шоу. Любите телевизор, он ваш друг и помощник, ваша путеводная звезда!
Так думала Ирина, когда через несколько дней после телевизионного репортажа увидела некоторое движение на выставке, и даже граждане, что спешили в соседний зал, нет-нет да и останавливались у картин художника Сажина – кажется, его недавно показывали по телевизору. Приходили не только одиночки. Некоторые посетители являлись компаниями и стояли кучками у полотен, что-то между собой обсуждая. Иногда подходили к Аркадию (а он теперь бывал в галерее часто) с вопросами или похвалами. Потом какая-то странная дама в круглых очках с разными стеклами – голубое и розовое – пригласила его в художественную школу на встречу с юными дарованиями. Потом возникли два покупателя, причем один, француз, сильно беспокоился, разрешат ли ему перевезти через границу российское национальное достояние. На этот вопрос никто не мог дать точного ответа, потому что пока неизвестно было, являются ли работы Сажина национальным достоянием. Иностранец все-таки рискнул, и, как бы ни случилось, можно предположить, что творчество Сажина начало распространяться по миру.
Была и еще одна удача: у Аркадия появились заказчики. В галерее они не были, потому что времени в обрез, но о художнике наслышаны и хотели сделать индивидуальные приобретения для дома, для семьи. Один, страдая ностальгическими чувствами к месту своего рождения и становления – поселку Любань Ленинградской области, – просил художника запечатлеть домик, где он когда-то жил и который теперь находился на грани своего естественного разрушения. Домик, садик, дворик – ну и так далее.
– Любань – это далеко, – бессовестно закапризничал Аркадий.
– Я всё учту при оплате. Мне очень нравятся ваши пейзажи, – ну да, те, которые он в силу большой занятости не видел.
Второй заказчик оказался молодым человеком, но, судя по часам, запонкам, туфлям и очкам, вполне платежеспособным. И хотел он подарить своей девушке ее портрет в одежде какой-нибудь фрейлины императорского двора, ибо девушка этого вполне заслуживала.
– Я не пишу портретов, – твердо сказал Аркадий.
Его даже упрашивали. – не получилось. Я не пишу портретов.
Ирина злилась страшно. Не пишешь – так учись. Разве можно разбрасываться заказчиками, когда деньги из проклятого рюкзака кончились? А дальше что? Теперь надо зарабатывать, а он не пишет портретов. Кстати, как это не пишет?! А тот акварельный портрет девочки, изучающей себя направленным в душу взглядом? «Какая я?» – как бы говорит взгляд. Аркадий тогда сказал, что это – Ирина в детстве, а она посмеялась…
Ей захотелось посмотреть ту его работу новыми глазами. Какая она была в детстве? Может быть, девочка действительно похожа на нее? Где портрет? Наверно, в мастерской, на старой Аркашиной квартире.
Аркадий уехал в Любань, «на натуру», а Ирина, выполнив очередное задание для своей «Территории», попила кофе, оделась и поехала смотреть «Девочку». Наступил июнь. Любимая Иринина сирень отцвела, а на смену ей пришла к городской власти сирень другая, так называемая «персидская», которую Ирина не любила за слишком мелкие, словно недобро прищуренные глаза, цветки и грубые листья, как будто простроченные прожилками. Но аромат в воздухе стоял одуряюще сладкий.
