Пол вышел из-за двери, чтобы избить меня прямо на дорожке, посыпанной гравием, под дождем, но через дверь с сеточкой я увидел Фэт, мою Фэт в ночной рубашке, лиловых брюках и мокасинах. У нее были красные, заплаканные глаза. Она подошла к нам и спросила:
— Вы будете драться? Вы что, не можете прекратить?
Слезы лились по ее лицу.
— Вы не думаете о Сэте.
Она схватила Хайнца и потянула его в дом. Дверь закрылась, и я остался один, в темноте, под дождем.
Глава 6
Я не люблю звонить людям и просить о помощи. Мужчины не должны так поступать, правда? С самого детства отец учил меня, что я должен все делать сам. И если ты не сможешь справиться, лишь тогда попроси о помощи. Он, конечно же, подразумевал самые обыденные вещи, такие как ремонт машины или текущий кран. В случае с Сэтом я даже не представлял реальной картины происходящего, был беспомощен и не мог принять решение. Я позвонил Кэт. Позвонил ей в Нью-Йорк. Я редко это делал, поэтому был уверен, что она поймет серьезность ситуации.
Я нашел ее в офисе. Был конец недели, но Кэт почти все время проводила в офисе. Суббота, воскресенье, ночь — ее всегда можно было застать в кабинете. Ее муж Дэвид был такой же. Они оба много работали. Они объясняли это положением в стране, снижением уровня жизни, участием американцев в войне — все должны трудиться.
Я был удивлен, когда услышал, как моя дочь отвечает по телефону. Она сказала: «Каарен Атлей». Ваша честь, моя девочка, которую все знали как Кэт Атлей, вдруг стала Каарен Атлей, хорошо хоть не Кар-рен. Кэт изменилась, стала говорить по-другому. Это началось со школы в Сиднее, потом — после ее переезда за океан. Австралийцы все такие — хамелеоны. Они приспосабливаются.
Сначала я подумал, что ошибся и неправильно набрал номер, но когда спросил: «Можно поговорить с Кэт?» — она ответила: «Папа, это я. Что случилось?» Мы редко общались по телефону, и если я позвонил, значит, новости были плохие.
Я рассказал ей о Фэт. Я объяснил, что растерян и не знаю, кто мне может помочь. Я пытался связаться с Блу, но единственный способ связи с ним находился в пивной его городка. Связь была плохая, и бармен меня не понял. Поэтому Блу не пришел и мы не смогли поговорить. Я позвонил Эдне и рассказал о случившемся, о том, что Сэт в больнице и мне не разрешают увидеться с ним. Она тоже ничего не поняла. Она твердила одно и то же:
— Мэд, что произошло? Почему он в больнице? Что с ним стряслось?
Я объяснял ей:
— В том-то и дело, что они нам не сказали.
Эдна все время повторяла, что это бессмысленно, и я понял, что она просто не может мне помочь. Впрочем, именно она посоветовала позвонить Кэт.
— Если они так ведут себя, значит, тебе нужен адвокат. Кэт у нас адвокат, она училась в университете и знает, что нужно делать.
Я объяснил ситуацию Кэт. Начал со слов:
— Кэт, ты знаешь, как Фэт достался ребенок…
Кэт это знала. Она отправила большой детский набор с надписью «Я люблю Нью-Йорк» и просила Фэт прислать фотографии Сэта по электронной почте. Мы не смогли этого сделать. Я стал рассказывать:
— Фэт вернулась с ночной смены, Сэт капризничал, на следующее утро у него начались судороги. Она отвезла его в больницу, и сейчас ее обвиняют в недосмотре.
Кэт была шокирована:
— Фэт? Они думают, что Фэт нанесла травму своему ребенку?
Я должен был объяснить, что Фэт не было дома, с малышом оставался Хайнц. Кэт спросила:
— Это бессмысленно. Если полиция подозревает Хайнца, то какое отношение это имеет к Фэт?
— Я не знаю, я ничего не могу сделать.
— Это означает, что Фэт нужен адвокат.
— А разве ты не адвокат?
— Отец, я юрист, занимающийся составлением деловых контрактов, патентами.
Кэт не стала говорить об очевидном, о том, что она в Нью-Йорке и, если вылетит днем, ей все равно понадобится двое суток, чтобы добраться до Форстера. Она спросила:
— Что они сказали, когда выпишут Сэта?
Ваша честь, мы все задавали один и тот же вопрос: «Когда его выпишут?»
Это доказывает отсутствие какой-либо информации, то, как мы были осведомлены о его состоянии.
Потом Кэт сказала:
— Послушай, папа, я прилечу, но дай мне час, я войду в Google и постараюсь найти кого-нибудь, кто просмотрит твои документы.
Я услышал, что она прилетит, и сказал:
— Хорошо.
Кэт произнесла:
— Все будет в порядке, отец.
И мне стало так спокойно на душе. Я вышел и сел, совершенно опустошенный, не зная, что еще можно предпринять и кому позвонить.
На следующий день (это было воскресенье) я тоже мало что мог сделать. Я хотел поехать в клинику (час туда и час — обратно), но остановил себя. Я считал, что могу навредить, но мое сердце учащенно билось, когда я думал о Сэте: что с ним делают, как он себя чувствует, что же будет?
В понедельник я взял бумаги на работу и показал их одному парню, который занимался юридическими вопросами для нашего округа. Парня звали Барри. Я попросил его:
— Барри, дружище, мне нужна твоя помощь. Ты можешь взглянуть на эти документы?
Он просмотрел документы, смутился, растерялся:
— Мэд, это заявление об опеке. Вашу дочь зовут Донна-Фей? Это заявление об оформлении государственной опеки над ребенком.
— Да, я знаю.
— Что случилось, Мэд?
— Не знаю точно. Фэт — Донна-Фей — позвонила в субботу утром и сказала, что Сэт в больнице, у него судороги и рвота. Я поехал в больницу. Они не разрешили нам его увидеть, сказали, что ребенка отправляют в «John Hunter». Две женщины вошли в комнату и объяснили, что кто-то нанес малышу травму. Затем они вручили Фэт эти бумаги и отправили ее домой без ребенка.
Барри сказал:
— Вам необходимо узнать, что же произошло на самом деле, потому что это заявление позволяет органам опеки забрать Сэта. Это первый шаг для оформления государственного попечительства над ним.
— Мой внук не будет на государственном попечении.
— Но это следует из документов.
— Барри, что я могу сделать?
— Вам нужен адвокат.
Барри специализировался на других вопросах. Он пояснил мне:
— Мэд, дружище, это не в моей компетенции. Тебе нужен юрист, который занимается делами о государственной опеке.
— Ты можешь кого-нибудь порекомендовать?
Барри подумал минуту и сказал:
— Да, есть юристы, практикующие в нашем городе. Я узнаю для тебя.
Просмотрев справочник, он нашел телефон и позвонил. Я слышал, как он пояснял, в чем дело, затем произнес:
