– Ум красоте не помеха.
– А если все же они вступают в противоречие?
– Тогда предпочтение отдаю красоте. – И добавил про себя: «А отношу в спальню».
Она протянула руку к бокалу, но не взяла его.
– Вы всегда так брутально искренни?
– Нет, лишь когда женщина не только красива, но и умна.
И увидел, как она слегка, медленно оперлась на стол рукой в кольцах.
– Сеньор Фалько…
– Лоренсо, прошу вас. И уже не в первый раз. Лоренсо.
– Я с вами спать не буду.
– Сегодня?
– Никогда.
– Не хотите отдаваться – дайте право попытаться.
– В ваши права я не вмешиваюсь, – рука ее по-прежнему лежала на столе, у него перед глазами. – Но я замужем.
– Почему же это должно стать препятствием? Напротив.
– Напротив? Вы предпочитаете нас, замужних дам?
– При прочих равных… Замужней даме есть что терять. Она осторожней. Внимательней. Благоразумней.
– Не усложняет жизнь, вы хотите сказать?
Он не ответил на это. Не должен был. Вместо этого взял со стола портсигар, открыл его и протянул ей. Она взяла сигарету, но качнула головой, когда он потянулся через стол с зажигалкой.
– А где же чувства? Куда вы девали любовь и страсть?
– Это вовсе не исключается. – Фалько закурил сам и взглянул на нее сквозь облачко дыма. – Дело, видите ли, в том, что мне никогда не было нужды делать то, что делаете вы… А вы – почти все – в качестве меры предосторожности влюбляетесь.
– Чтобы защититься?
– Чтобы оправдаться.
– О господи, какое бесстыдство. Никогда не слышала, чтобы так хладнокровно планировали адюльтер.
Она осторожно, как что-то хрупкое, положила на стол сигарету, так и не закурив, и поднялась.
– Вы уходите?
– Разумеется.
– Я провожу вас до машины.
– Не затрудняйтесь.
– Нет уж, позвольте.
Под растерянным взглядом официантки он оставил на столе щедрые чаевые и тоже поднялся. В неловком и напряженном молчании они шли по тысячелетней каменной конструкции. Римский мост был безлюден. На другом берегу возносилась Саламанка, монументальная и непорочная.
– Меня тут некоторое время не будет, – произнес он. – Уеду.
– Мне совершенно все равно, где вы будете, а где нет.
– Нет. Не все равно.
Он остановился, и следом она. Лицо было бесстрастно, но рот чуть приоткрыт, и подбородок еле заметно подрагивал. Поддавшись внезапному озарению, а верней по сиюминутному, инстинктивному наитию (порой это бывало как нежданный шахматный ход), он протянул руку и двумя пальцами осторожно прикоснулся к ее шее, словно проверял, нет ли жара, или считал пульс на сонной артерии. Женщина не противилась, стояла неподвижно. И заметив, как вспыхнувшая в зеленых глазах искра теплоты и нежности растопила их лед, Фалько потянулся к ее губам.
– Завтра уезжаю, – сказал он, отстраняясь. – И надеюсь застать тебя здесь, когда вернусь.
– Негодяй, – сказала она.
– Что есть, то есть.
Леандро, бармен из «Гранд-отеля», перестал трясти шейкером и осторожно перелил его содержимое в стакан Лоренсо Фалько. Тот посмотрел на свет и потом чокнулся с адмиралом, который пил скотч со льдом и без воды.
– Ваше здоровье, сеньор.
– Пей на здоровье – оно тебе понадобится.
Выпили неторопливо и молча.
– Хорошо, – сказал адмирал, прищелкнув языком. – Не то что этот клопомор из Порто.
Оба, как обычно, были в штатском и сидели на винтовых табуретах в ближайшем к выходу углу. Бар заполняли завсегдатаи – офицеры, фалангисты в голубых рубашках, иностранные корреспонденты и помещики, не устававшие радоваться тому, что пять лет республиканских треволнений остались позади и теперь можно держать поденщиков в узде или с пулей меж глаз – в придорожных канавах.
– Когда отправляешься? – осведомился адмирал. Он довольно долго медлил с этим вопросом.
Фалько взглянул на часы. В номере уже стоял его собранный багаж – вещевой мешок, полевое обмундирование и сапоги, сигареты, таблетки аспирина с кофеином. А также «браунинг» с тремя запасными обоймами, выкидной нож, шифровальный блокнот с цифровым и буквенным кодами. Бритвенное лезвие он собирался запрятать в поясной ремень.
– Через восемь часов за мной придет машина.
– Непременно встану и тебя провожу.
– Не беспокойтесь.
– Это не беспокойство. Я должен своими глазами увидеть, что ты отчалил. Кто повезет?
– Пакито-Паук. Машиной из Севильи в Гранаду, а дальше – своим ходом.
– Ага… Значит, он уже вернулся из Франции?
– Вчера.
– Хороший кадр… Ты знаешь, что он, хоть и гомик и все такое, был охранником Лерруса
[11] в Барселоне? И завалил среди прочих Чике дель Раваля?
– Да, знаю.
– И прекрасно справился со своим… с вашим, я хотел сказать, делом в Нарбонне. Та женщина в поезде…
И осекся, словно проглотив то, что собирался сказать, вместе с виски.
– Не вижу разницы, – сказал Фалько.
– Я знаю.
Фалько раздвинул губы над ободком стакана:
– Всего лишь старые комплексы, поверите ли?.. Когда женщины на своем месте, они убивают и умирают не хуже мужчин.
– А иногда и лучше.
После долгой паузы адмирал спросил, где намечен переход границы.
– В секторе Гуадикса.
– Будь осторожен. Попадешься нашим – они, не дай бог, примут за перебежчика и пристрелят на месте, слушать ничего не станут. Особенно мавры. «Красный? К стенке»… Сам знаешь.
– На этом участке фронта можно пройти, – сказал Фалько. – Есть два-три тихих места.
Адмирал разглядывал людей за столом в глубине. Они как раз вставали, собираясь прощаться. Один был в зеленом мундире Гражданской гвардии.
– Смотри-ка – Лисардо Керальт. «Мясник Овьедо».
Фалько обернулся. Полковнику Керальту было поручено пытать и расстреливать десятки шахтеров во время жестокого подавления мятежа, вспыхнувшего в 1934 году в Астурии, а его военные дарования не шли ни в какое сравнение с его кровожадностью. После путча колонна под его командованием была наголову разгромлена в Навальпераль-де-Пинарес и фактически истреблена. Его сняли с должности, но благодаря хорошим связям в генштабе и полному отсутствию того, что принято называть «чистоплюйством», его сочли идеальной кандидатурой для борьбы с внутренним врагом. Так что Николас Франко, брат каудильо, назначил его начальником полиции и службы безопасности. Тайной, как говорили.
