В ответ Синельников краснеет, смущается, но, пересилив себя, отвечает:
– Мой отец действительно купец первой гильдии, и он, правда, тяжко болен… Только нас, сыновей, у него – пятеро, я – самый младший. Еще когда в коммерческом училище учился, с батюшкой поспорил, хотел технику изучать, механику, физику. Он тогда слово свое купеческое дал, что буду я приказчиком у старших братьев и не более того… Когда война началась, я в школу прапорщиков пошел, потом вот в Ново-Георгиевск попал… Но мне действительно нужно вернуться! По другой причине, но о ней я говорить не буду!..
Ну-да, ну-да, и эту причину, скорей всего, зовут «шерше ля фам». Ладно, не мое это дело. А вот прапор – жук еще тот. Возьмите с собой, наследство пропадает! А я купился, простофиля!..
Глава 40
Еще минут десять ушло на обсуждение всевозможных деталей, потом Федоренко с Бергом пошли готовить людей к маршу, Сергей Дмитриевич помчался объявлять нашим двухчасовую готовность, а мы веселой компанией пошли на экскурсию по окрестностям, в смысле, смотреть склады. Да, картина еще та. К небу поднимаются колеблющиеся в воздухе дымы пожаров. Во многих местах горят хранилища. Все запасы, завезенные в крепость и охраняемые бдительными, суровыми и неподкупными интендантами, теперь постепенно превращаются в золу, сажу, углекислый газ и двуокись углерода. Со стороны Вислы слышатся негромкие хлопки взрывов, и через несколько минут из-за стен в нескольких местах вверх поднимается дым. Черные качающиеся столбы копоти в сиреневом вечереющем небе, подсвеченные закатно-кровавым солнцем, смотрятся жутковато и как-то нереально. Человеческий разум отказывается воспринимать очевидное бедствие за реальность.
Синельников уверенно делает предположение, что подорвали и зажгли оставшиеся баржи с провиантом. А также рассказывает, иронично усмехаясь, что его начальство устроило самую настоящую драку из-за казенных денег, которые по инструкции обязаны сжечь. И ведь часть сожгли, правда, очень незначительную, преимущественно в мелких купюрах. Ага, умные, блин! Можно подумать, что гансы им это все оставят, сочтя личной собственностью. Честно заработанной на ниве двойной и тройной бухгалтерии.
По ту сторону реки вдруг раздается частая канонада.
– Южный сектор снаряды расстреливает, чтобы германцам не достались, – мрачно замечает Стефанов. – Когда боши наступали, с нас за каждый снаряд спрашивали, упрекали в растранжиривании боеприпасов, а сейчас – раздолье. Стреляй, не хочу. Только вот уже ничего это не изменит.
Полюбовавшись пейзажем, оставил народ готовиться к мероприятию, а сам помчался в расположение…
Рота стоит, смотрит на своего командира и внимательно слушает.
– Через два часа мы уходим из крепости. Идем вместе с батальоном штабс-капитана Федоренко. Не исключено, что нас попытаются не выпустить. В этом случае разрешаю применять силу, но помните, что против вас будут такие же русские солдаты, исполняющие приказ. Желательно ограничиться синяками и поджопзатыльниками.
Далее, командование переходит к прапорщику Оладьину. Я пока остаюсь здесь. И мне нужны добровольцы… А ну, два шага назад шагом – марш! Что за самодеятельность? Я еще не договорил… Со мной пойдут три-четыре человека из Первого Состава и две пятерки, командиры которых вытянут жребий. «Куркули» с МГ-шниками в конкурсе не участвуют! Лучше подумайте, как будете свои трофеи тащить. Что положите на повозку, а что в своих ручках цепких и загребущих потащите.
Так, ветераны, чтобы не было обидно, пойдут поровну казаки и «артельщики». Семен, Гордей, два шага вперед!.. Михалыч, мне нужен Андрейка-Зингер со своей «швейной машинкой»… и кто-нибудь пошустрей и поизворотливей. Еще раз повторяю для особо сообразительных: готовимся к маршу. Командиры групп – ко мне, остальные – разойдись!..
Пока рота готовилась, появились Стефанов и Синельников с радостной новостью, что весь пироксилин, который нашли, благополучно развезли по назначенным местам, туда же последовали и по два фугаса с проводами для надежности. Прапорщик Бер сумел припахать часть своих саперов, и сейчас минирование идет полным ходом, помощь нужна только в вытягивании проводов через колпаки вентиляционных труб и прокладке их до укрытия. Вот и хорошо! Пока они там мудрят, надо успеть вывести свою роту и батальон Федоренко за пределы крепости, тем более, что гансы не торопятся заканчивать артподготовку, наоборот, огонь усиливается, и, что самое неприятное, в дело вступили крупнокалиберные батареи… Все, прибежал посыльный от дунайцев, пора выходить…
* * *
Уже почти стемнело, когда наша сборная колонна подтягивается к воротам крепости и штабс-капитан Волгин, возглавляющий передовое охранение, властно подает команду «Открывай!» наряду жандармов, контролирующих выход.
Только вот вместо ожидаемой суеты и скрипа раскрываемых створок раздается шум спора и, среди прочих слов, в том числе и не совсем цензурных, извергаемых выведенным из себя артиллеристом, прозвучало: «Не могу, вашскородь, хочь убейте – не велено выпускать». Зря он это пищит. Иван Георгиевич сейчас его прибьет, а все остальные подтвердят, что все было по обоюдному согласию. Оперативно подтягиваюсь к месту баталии, ибо хорошо знаю о тех теплых чувствах, которые питают офицеры Русской императорской армии к жандармским чинам, тем более что здесь «качает права» всего лишь унтер. Увидев меня, последний обрадовался, что смог сохранить своё лицо в прямом и переносном значении. Штабс-капитан уже натянул перчатки, и можно было ожидать хрестоматийной фразы «Будешь замечать офицера, скотина!», сопровождающейся определенным действием.
– Ваше благородие, дозвольте обратиться, унтер-офицер крепостной жандармской команды Оглоблин. – И после разрешающего кивка, продолжает: – Не вы ли будете подпоручиком Гуровым? Вас к себе просят сам начальник команды штабс-ротмистр Мазепенко.
– Увы, любезный, не имею времени визиты делать. На войне и на пожаре каждая минута на вес золота. Открывай ворота!
– Так, вашбродь, далеко ходить без надобности. Штабс-ротмистр, они туточки – в караулке, уже с час вас ожидают.
А это уже интересно, «сам начальник команды» меня ждет. Вероятно, жандармы уже получили приказ от Бобыря: «имать и не пущать». Чуть повернув голову, насчитываю человек двадцать в жандармских мундирах, почти вся команда собралась. Из оружия – только револьверы. Против моих, даже не считая присоединившихся дунайцев, абсолютно не пляшут. Стоит только свистнуть, и через минуту здесь будут лежать жандармские тушки, останавливает только одно – это свои, русские, и они выполняют приказ.
Возвращаюсь к колонне, надо предпринять кое-какие меры безопасности.
– Господа офицеры, строй не распускать! – И, чуть тише, даю некоторые дополнительные указания Оладьину и Михалычу. В результате которых, естественно и совершенно случайно, в сторону жандармов направила мадсены пара пулеметных расчетов, изготовившихся «по-вермахтовски», а несколько казаков незаметно направились «до ветру» в сторону караулки.
– Добро, Оглоблин, веди меня к своему начальнику…
