Зайдя в небольшую комнатушку, чуть было легкие не выплюнул. Так же и задохнуться можно! После вечернего, прохладного воздуха меня встречает сизая пелена табачного дыма. За столом, освещенным огнем керосиновой лампы, положив подбородок на руки и ухитряясь при этом еще и курить, сидит весьма упитанный, с вислыми усами а-ля Мазепа, жандармский офицер. Увидев меня, сует папиросу в пепельницу, изображает вставание со стула и произносит:
– Если не ошибаюсь, подпоручик Гуров Денис Анатольевич?
– Да, подпоручик Гуров, командир Особого партизанского отряда. С кем имею?..
Небрежным движением руки штабс-ротмистр отпускает своего унтера, мнущегося в дверях. Тот захлопывает за собой дверь, причем так быстро, что по комнате проносится легкий ветерок, вихрящий облака никотина и смахивающий со стола пару листов исписанной бумаги. Жандарм моментально их ловит и кладет на место. А пухлячок, не такой уже и тюфяк, каким выглядит на первый взгляд.
– Присаживайтесь, господин подпоручик, в ногах правды нет, а я обязан задать вам несколько вопросов. Долг службы, сами понимаете. Позвольте-с полюбопытствовать, а куда это вы собрались на ночь глядя, с солдатиками, да при оружии, да еще и с вещмешками? Ведь есть же приказ коменданта крепости, категорически запрещающий покидать фортецию.
– Благодарю за любезность, господин штаб-ротмистр, но спешу. А что касается приказа генерала Бобыря, у меня есть свой командир, и его приказ немедленно следовать на соединение с главными силами.
– А какого командира вы имеете в виду – полкового или дивизионного? – Вопрос задаётся с нагловатой ленцой.
Мелко плаваешь, умник. Молча вынимаю заветную бумагу и, не передавая из рук в руки, демонстрирую ее содержание и снова прячу в карман.
Штабс несколько растерялся, но быстро пришел в себя. Скорее всего, крепостное начальство не соизволило предупредить его о наличии у некоего Гурова подобной «карманной бомбы» и теперь вместо задержания какого-то заурядного армейского подпоручика, предстоит тебе, дорогуша, конфликтовать с офицером по особым поручениям самого генерала от инфантерии Алексеева. Через несколько секунд на мордочке появляется выражение, свидетельствующее о принятии какого-то решения. И его выполнение мне, скорее всего, не понравится.
– Видите ли, господин подпоручик, здесь есть одно, я бы сказал, пикантное обстоятельство. Я не думаю, что его высокопревосходительство, генерал от инфантерии, – произнося эти титулы, Мазепенко аж невольно привстает, – выдавая вам эту бумагу мог предвидеть, что вы откроете боевые действия против, так сказать, своих.
– Я не понял вас, господин штаб-ротмистр, вы пытаетесь меня оскорбить?
– Что вы, упаси бог! Но есть одно печальное обстоятельство: вы лично застрелили одного солдата из гарнизона крепости, а ваши казачки, выполняя опять-таки вашу команду, избили нагайками еще нескольких. Согласитесь, подпоручик, что это нарушение не только уставов, но и законов Российской империи, и я, как слуга закона, просто вынужден настоятельно рекомендовать вам задержаться. Поверьте, это ненадолго – денёк, другой, а там двинетесь далее.
– Простите, штабс-ротмистр, но вынужден повторить: я спешу! Если вы имеете в виду расстрел на месте агитатора, который подстрекал солдат к бунту и измене государю-императору, то это – мой долг, как и любого офицера Российской императорской армии, и ваша, как жандарма, недоработка. Можете составить любой рапорт и отправить его по любому адресу, но ухожу я именно сегодня и сейчас!!!
Мазепенко печально вздыхает и произносит скорбным голосом:
– Ну, что же вольному – воля. Я попрошу вас подписать бумагу об отказе от участия в расследовании, и, будьте любезны, исключительно для формальности, предъявить офицерскую книжку.
Наши руки двигаются одновременно. Моя – к карману, а его – в ящик стола, но вместо листа бумаги в ней появляется пистолет. Причем нацеленный в меня. М-да, ловко!..
– А теперь, господин офицер по особым поручениям, руки вверх!
Ага, хочешь, чтобы все было по-взрослому? Добро, поиграем!.. Медленно поднимаю руки так, чтобы кисти были на уровне плеч, локти почти прижаты к ребрам, ноги – чуть пошире и слегка согнуть в коленях. Еще бы изобразить дрожь в голосе, но актер из меня всегда был хреновый:
– Вы хотите меня арестовать, господин штаб-ротмистр? Потом не пожалеете? Не будете плакаться, что вас не предупреждали?
– Не волнуйтесь, Денис Анатольевич, не пожалею. А плакать, если и буду, то на вашей могилке, точнее, там где вас закопают после того, как все расскажете… Но довольно болтать! – Мазепенко поднимается, обходит стол, не меняя прицела, и останавливается в двух шагах от меня. – Сейчас вы осторожно достанете свой наган и рукоятью вперед положите на стол. И без глупостей!
Далековато до него. Попробуем подманить поближе. Черт, а страшновато, не на тренировке все-таки!..
– Вот уж увольте, господин жандарм! Я руку вниз, а вы стрельнете? Не хочу давать повода. Вам надо, вы и доставайте.
Так, еще шаг вперед, ствол пистолета утыкается мне в грудь, левая рука штабса тянется к моей кобуре…
– Что ж вы пистолетик-то с предохранителя не сняли?
Девяносто девять человек из ста в таком случае захотят проверить, так ли это. Штабс исключением не является и опускает глаза… Понеслась! Поворот корпуса по часовой стрелке, ребром левой ладони – по костяшкам руки с пистолетом, одновременно правой – чуть пониже кисти с другой стороны. Браунинг улетает в сторону, несильный толчок пальцами правой в горло, чтобы не орал, и левой боковым – в печень… Всё, готов фраер! Лежит себе бесформенной кучкой на полу и вспоминает, как нужно дышать. Быстренько снимаем с него новенькую кожаную «сбрую», ремнем стягиваем локти за спиной и застегиваем пряжку. Ничего, что грудь колесом, зато сколиоз не страшен. Шлейками портупеи связываем ноги и притягиваем сзади к ремню. Замечательно! Так, где там у него брючный ремешок?.. Да не ерзай ты так, не буду я тебя насиловать, и не надейся, пра-ати-ивный!
– Ты за это поплатишься, щенок! Все равно не уйдешь! Я дал команду вас не выпускать и только я могу ее отменить! – хрипит оживший жандарм.
О, звук появился. Совсем хорошо! И спасибо за предупреждение!.. На секундочку отрываюсь от собеседника, приоткрываю дверь и высвистываю «Тревогу». Снаружи слышится короткий шум, какие-то крики, потом все стихает. А мы возвращаемся к нашим баранам, точнее – одному кабанчику в мундирчике. Что там у нас на столе за бумажки лежат? А, ничего важного и интересного. Превращаем пару листиков в бумажный шарик. Ну, открой ротик, скажи «А-а!». Не хочешь? А вот так? Ну вот, видишь, если нос зажать, то кислорода рано или поздно не хватит. Вставляем кляп в отведенное для этого отверстие, снаружи закрепляем брючным ремешком, который тоже затягиваем сзади на поясном ремне рядом с портупеей. Вот теперь «держиморда» связан так, что и пошевелиться проблематично. Любое движение руками или ногами отдается в растянутых шейных позвонках. Чего ты там мычишь? Поцеловать на прощание? А сапогом по копчику? Дольше помнить будешь!.. Ну-с, нам пора! Машу ручкой ротмистру, который в ответ только глазками сверкает, и выхожу на свежий воздух.
