Долгие годы гуляла цифра о 40 тысячах погубленных (расстрелянных, сгинувших в лагерях) лучших военачальниках. Без конца повторялось, что дивизиями командовали капитаны, а полками – лейтенанты.
Каково было мое удивление, когда один из главных телевизионных каналов России в полнометражном документальном фильме «22 июня» открыто расшифровал эту цифру. В ходе чистки в тридцатых годах было расстреляно около трех тысяч военных, сколько-то осуждены к лагерям. Но в число этих 40 тысяч включали также уволенных из армии командиров, пониженных в звании и должности, получивших строгие взыскания.
Прямо говорилось о серьезных просчетах в подготовке нашей армии к войне. Их было немало, и валить все на Сталина просто бессмысленно.
В ходе работы над книгами о Великой Отечественной войне мною были опрошены более 200 ветеранов. Я не слышал от них легенд, как дивизии, полки вели в бой капитаны и лейтенанты.
Но вернемся к тем тяжелым для нас первым месяцам войны. Я уже достаточно прослужил, чтобы объективно, как бы со стороны оценить свой полк. Я считал его хорошо подготовленным подразделением. Во главе полка и батальонов стояли вполне опытные командиры: полковник Усольцев, капитан Козырев, Григорий Чередник и другие офицеры.
В последние полгода было проведено немало боевых стрельб, красноармейцы хорошо владели своим оружием. В то же время, зная о мощных танковых ударах, которыми немцы прорывали фронт и окружали целые армии, я видел, что наш полк к борьбе с вражеской бронетехникой подготовлен слабо.
В стрелковом полку, насчитывающем по штату 2900 бойцов и командиров, имелось всего десять пушек: шестиорудийная батарея противотанковых 45-миллиметровок и батарея легких короткоствольных орудий калибра 76 миллиметров (их называли «полковушки»).
Считалось, что в нужный момент на помощь придут орудия и гаубицы из артиллерийского полка. Но артиллерийский полк в дивизии был всего лишь один, а стрелковых полка – три. Сумеют ли артиллеристы оказать пехотинцам вовремя эффективную артиллерийскую поддержку?
Для сравнения, в каждом германском пехотном полку имелись два 150-миллиметровых пехотных орудия и шесть 75-миллиметровок. Имелась также противотанковая рота, в которой насчитывалось двенадцать 37-миллиметровых противотанковых пушек. Разница в артиллерийском вооружении наглядно видна.
В этот период Усольцев и Козырев (назначенный начальником штаба и получивший «майора») активно готовили полк к борьбе с танками. Во всех ротах организовали боевое метание противотанковых гранат.
Добиться разрешения стоило командиру полка больших трудов. Дело в том, что противотанковая граната РПГ-40 конструкции Пузырева при постановке ее на боевой взвод становилась очень чуткой. Механизм мог сработать, даже когда гранату случайно роняли на землю или задевали при броске о ветку или куст.
Это было не лучшее оружие против танков. Граната весила 1200 граммов, и добросить ее до цели можно было лишь метров за 15–20, рискуя, что тебя срежет пулемет вражеской машины. Все же при умелом обращении РПГ-40 неплохо срабатывали против легких танков, а удачный бросок мог разорвать гусеницу более тяжелого танка Т-3 или Т-4.
Более эффективным средством для борьбы с танками я считал бутылки, наполненные горючей смесью. С этой штуковиной я столкнулся на Финской войне. Бутылки с горючей смесью (КС) только начали поступать в наши войска, но бойцы относились к ним с опаской.
Когда эта липкая густая смесь загоралась, потушить ее было практически невозможно. Она давала очень высокую температуру горения, и люди, на которых попадала жидкость, сгорали заживо. Бойцы из «старичков», прошедшие Финскую войну, обращаться с ней умели, но тоже брали в руки опасные бутылки настороженно.
Вместе с Михаилом Ходыревым и Юрием Савенко мы продемонстрировали красноармейцам эффект горючей смеси. Привезли остов старого трактора и бросили в него одну за другой три бутылки. Жар от огня был настолько сильный, что металл плавился, а в некоторых местах лопался, разбрасывая сноп искр.
Недостатком КС была сложность зажигания под дождем или в сырую погоду. Специальные спички, закрепленные у горлышка, и серные терки, которые полагалось носить с собой, быстро намокали и не срабатывали.
В первых числах августа полк срочно погрузили в эшелон и мы двинулись на северо-запад.
Это был период, когда немецкие войска на большинстве направлений стремительно продвигались вперед. Мы еще не сбили им уверенность в себе. Приближаясь к тому или иному городу, летчики сбрасывали вместе с бомбами листовки, в которых, не скрывая своих планов, немецкие генералы открыто заявляли: «Этот город будет взят завтра, а следующий через два или четыре дня».
И они выполняли, черт возьми, свои зловещие обещания! Танковые клинья прорывали с флангов оборонительные рубежи. Оставляя за спиной окруженные дивизии, корпуса, расчлененные армии, бронетехника и моторизованные штурмовые батальоны захватывали города, узловые станции и продолжали свой бег.
Но не зря много позже они назовут тяжкий для нас июль сорок первого года «месяцем успехов, не ставших победой». Гитлер планировал разгромить Красную армию и захватить Москву за 8–10 недель. «Блицкриг» – молниеносная война, война моторов, где непременно победит превосходство германского оружия и воля арийской нации, – уже начал давать сбой.
Но как глубоко вклинились в нашу землю захватчики! Линия фронта, разорванная во многих местах, проходила в тот период вблизи городов Холм, Великие Луки, Ельня, находилась в плотном кольце Одесса, а от Москвы передовые части немецкой группы «Центр» отделяло расстояние в четыреста километров.
Наш стрелковый полк спешно окапывался. В сорок первом, да и в первой половине сорок второго года не было принято рыть сплошные траншеи. Каждый красноармеец копал свой индивидуальный окоп, а пулеметные расчеты – гнезда на 2–3 человека.
Это было не слишком удобно. Ходили слухи, что командир корпуса генерал-лейтенант Рокоссовский провел день в таком окопе и убедился, что бойцы оказываются как бы каждый сам по себе, не чувствуют локтя товарища. Возникали сложности для командиров взводов и рот в управлении подразделением во время боя.
Тогда Константин Рокоссовский приказал рыть траншеи с отсечными ходами и пулеметными гнездами, что позволяло вести более маневренную оборону. А ротным и взводным командирам, сержантам, стоявшим во главе отделений, не приходилось бы в сложной ситуации бегать под пулями от окопа к окопу.
Командир полка Усольцев не имел права нарушать устав. Мы рыли траншеи для взводов, соединяли их неглубокими ходами друг с другом. А чтобы не придирались проверяющие из штаба дивизии, в разных местах копали индивидуальные окопы для наблюдателей.
Где-то за нашими спинами находился захваченный немцами Смоленск. Там не смолкала канонада. Ко мне на командный пункт пришел Григорий Чередник, осмотрел участок обороны с полкилометра по фронту.
Потерь в роте пока еще не было, и сто шестьдесят человек составляли довольно плотную оборонительную линию. Мы закурили, обсуждая, что предстоит нам в ближайшие дни. Высоко в безоблачном летнем небе медленно кружил двухфюзеляжный самолет-наблюдатель «Фокке-Вульф-189», сразу получивший у бойцов прозвище «рама».
