К немногим уцелевшим «сорокапяткам» снарядов тоже почти не осталось, расчеты были на две трети выбиты.
Рыжий сержант Антюфеев, с перевязанной шеей и замотанной окровавленной тряпкой ладонью, кое-как свернул самокрутку и хрипло проговорил:
– Нас в расчете осталось двое, и оба ранены. Кожух «максима» протекает, штук шесть осколков словили.
– Как с патронами?
– К пулемету неполная лента и россыпью штук сто патронов. Передохнем чуток и ленту набьем.
У командира девятой роты Валентина Дейнеки остались в строю менее двадцати бойцов и уцелел единственный ручной пулемет. Он был контужен близким взрывом, почти ничего не слышал. Остатками его роты командовал сержант.
Командир полка Усольцев долго колебался, начать отход или остаться до утра. Собрали небольшое совещание и пришли к выводу, что боеприпасов не хватит, чтобы отбить даже одну атаку.
– Готовимся к отходу, – наконец принял решение полковник.
Ракеты взлетали и слева и справа. Слышались орудийные выстрелы и пулеметные очереди в том направлении, куда отходила дивизия. Мы не знали, вырвалась ли она из окружения, но в том, что остатки полка окружены со всех сторон, никто уже не сомневался.
Колонна двинулась на восток. Словно салют прогремели четыре выстрела из «трехдюймовки» Ф-22. У нас не хватало лошадей, чтобы вывезти эту пушку. Затем артиллеристы подорвали ее.
От полка осталось триста пятьдесят человек. Лошади тянули две «сорокапятки» – это все, что осталось от нашей артиллерии. Люди шли молча, изредка перебрасываясь отдельными фразами. Приближался рассвет. Мы не знали, что ждет нас впереди. Но, пройдя первые бои в этой тяжелой войне, твердо намеревались прорваться к своим. У нас недоставало боеприпасов, но решимости хватало.
Глава 6
Тяжкая осень сорок первого
Мы торопились, рассчитывая соединиться с основными силами дивизии. Шли всю ночь, сделав лишь короткий привал, и продолжили шагать, когда уже солнце поднялось довольно высоко. Идти при свете дня было опасно. Нас могла перехватить немецкая авиация, но не меньшую опасность представляло возможное столкновение с механизированной немецкой группой.
Три-четыре танка могли разметать нашу колонну. К двум «сорокапяткам» оставалось всего по десятку снарядов – в основном осколочно-фугасные. Бронебойные заряды были почти все истрачены во вчерашнем бою. Гранат и патронов тоже оставалось в обрез.
Ближе к полудню нас обстреляла четверка «мессершмитов». На высокой скорости они вынырнули из-за деревьев, сбросили десятка три небольших осколочных бомб, а затем открыли огонь из 20-миллиметровых пушек и пулеметов. Каждый из четырех «мессеров» словно выстилал полосу срезанных кустов, фонтанов взбитой земли, вспышек разрывов мелких снарядов.
Люди бросались под защиту деревьев, кто-то падал прямо в траву, прикрыв голову ладонями. У других не выдерживали нервы, и они бежали непонятно куда. «Мессершмиты» шли на высоте двухсот метров, догоняя убегавших очередями скорострельных пулеметов (шестнадцать пуль в секунду), не жалея на нас и снаряды – наших «соколов» в воздухе не было.
В результате налета погибли более двадцати человек, около сорока получили ранения – в основном тяжелые. Наша санчасть была эвакуирована, остался лишь хирург Марков Василий Васильевич, медсестра, два санинструктора и несколько санитаров. Хирургу приносили наскоро перевязанных людей, и он оперировал их на куске брезента и расстеленных белых халатах.
Пока оперировал одного, кто-то умирал, а очередной раненый истекал кровью, и капитан-хирург делал знак:
– Этого уже не спасти… несите другого.
Снаряды авиапушек наносили, как правило, смертельные ранения, дробили или отрывали напрочь конечности. Множественные пулевые ранения тоже оставляли мало шансов выжить. Среди людей, лежавших в очереди к хирургу, я увидел нашего бывшего комбата капитана Ягупова.
Пробитый двумя пулями, он потерял много крови, бледное лицо осунулось. Он узнал меня и слабо улыбнулся:
– Отвоевался… забери мои документы и пистолет. Напишешь жене…
Закончить фразу он не успел, изо рта потекла кровь, Борис Ягупов потерял сознание. Санитар, пожилой дядька, передавая мне стопку окровавленных документов и пистолет ТТ, сказал вздыхая;
– Кончается товарищ капитан. Пули левое легкое порвали, кровь ничем не остановишь.
В стороне рыли братскую могилу, расширяя воронку от бомбы-«полусотки». Возле нее лежали в ряд погибшие и умершие от ран.
Один из полков и часть штаба нашей дивизии мы все же к вечеру догнали. Но живых среди нескольких сотен бойцов и командиров не было. Мы еще не отошли от собственных потерь, а теперь перед нами предстало зрелище куда страшнее.
Как мы поняли, немецкие танки ударили по отступавшим прямо на марше, не дав времени организовать оборону. Дорога и обочины были перепаханы гусеницами танков. Многие тела наших товарищей были смяты, сплющены. Экипажи немецких «панцеров» догоняли и давили живых людей. Возможно, экономили патроны, а скорее всего это доставляло им удовольствие.
Стояли разбитые и сгоревшие грузовики, орудия разных калибров. Командиры пытались организовать сопротивление, мы увидели сгоревший танк Т-3 и разбитый тяжелым снарядом чешский Т-38. Наверное, немцы понесли и другие потери, но поврежденные машины эвакуировали.
Неполная рота наших легких танков застыла на опушке березовой рощи. Это были Т-26 и БТ-7. Почти все они сгорели, остались лишь каркасы и обугленные тела танкистов.
Среди погибших я увидел полковника, который в декабре 1939 года при штурме линии Маннергейма распорядился выделить нашему батальону гаубицы. Тогда они нам крепко помогли. Полковник лежал в окровавленном кителе, ордена были выдраны, портупею вместе с кобурой сняли.
– Замкомандира дивизии, – сказал Козырев, снимая фуражку. – Молодой, перспективный, его в комдивы прочили… не дожил.
– Господи, – оглядывался по сторонам мой ординарец Егор Балакин. – Сколько людей сгинуло, страшно подумать.
Похоронить погибших мы не имели возможности. Нас оставалось всего триста человек, многие ранены, контужены, вымотаны долгой дорогой. Усольцев приказал собрать документы погибших, подобрать уцелевшие боеприпасы и продовольствие.
Кроме пистолета у меня имелась винтовка. Ходырев принес мне две гранаты и несколько винтовочных обойм. Часть оружия собрали немцы, но патронами мы немного разжились. Старшина Сочка снял с подбитой бронемашины пулемет ДТ (Дегтярев танковый) и штук пять запасных дисков к нему.
Из еды сумели отыскать какое-то количество консервов, мешок крупы и раздавленную бочку селедки, на которую сразу накинулись оголодавшие бойцы. Старшина отогнал их:
– Куда столько соленого жрать? Желудки загубить хотите, а потом из кустов не вылазить?
Уже темнело, и Усольцев поторопился увести остатки полка подальше от места боя. Сотни тел погибших начали разлагаться, да и наши люди были подавлены увиденным.
