Дорого обходились нам эти вылазки и удары по врагу. Хорошо организованные немецкие части не только быстро продвигались вперед, но и старательно охраняли свой тыл.
В общей сложности мы выходили из окружения двадцать шесть дней. Много таких подразделений (батальонов, полков, просто разрозненных групп) упорно пробивались в тот период на соединение с нашими отступавшими частями.
Больше всего страдали раненые, которым мы не могли при всем желании оказать нормальную медицинскую помощь. Если бы не наш хирург, многие из них бы не выжили. В распоряжении капитана и его небольшой санитарной команды имелось лишь немного бинтов, зеленки, йода, еще некоторые самые простые медикаменты. Самогон или спирт служил обезболивающим средством, им обеззараживали раны, когда кончался йод.
Каждый раз, когда очередная группа отправлялась на боевое задание или в село за продовольствием, Усольцев напоминал:
– Медикаменты… обязательно ищите медикаменты и перевязочный материал.
Что больше всего врезалось в память за эти четыре неполных недели выхода из окружения.
Однажды я увидел наших пленных. Несколько сот человек брели по дороге колонной по шесть человек в ряд. Подходил к концу август, было еще жарко, но большинство красноармейцев шли в шинелях, без поясов, зачастую распахнутых, без знаков различия. Обмотки многие сняли, они висели на плечах. Пилотки, буденовки, даже зимние шапки со следами от звездочек.
А вышитые на буденовках крупные звезды остались, и конвоиры не обращали на них внимания. Некоторые бойцы несли за спинами вещмешки, другие – сумки из-под противогазов, но каждый нес котелок или литровую консервную банку с проволочными дужками.
Бряцание сотен котелков, банок и шарканье подошв разносились вдоль дороги. Люди шли молча, лишь изредка перебрасываясь короткими фразами. Конвоиров было немного. Думаю, не больше тридцати-сорока человек на колонну, насчитывающую около тысячи пленных.
Позади колонны следовали несколько повозок, в которых сидели конвоиры, а также раненые или обессилевшие бойцы.
У меня мелькнула мысль напасть на конвой, но из этого ничего хорошего бы не получилось. Колонна растянулась на полкилометра. Часть конвоиров шли впереди, часть ехали на повозках сзади или шагали по обочинам. Кроме того, колонна перегораживала дорогу. Немецкие машины или мотоциклы невольно замедляли ход, объезжая пленных.
Клубилась пыль, и некоторые бойцы могли бы сбежать. Однако бежать никто не пытался. Видимо, люди были обессилены и морально подавлены. Спешивший по своим делам вездеход «Штевер» слишком близко прошел от колонны и сбил красноармейца.
Машина продолжила свой путь, а покалеченный пленный стонал и просил помощи. Из повозки в хвосте колонны вылезли конвоиры, осмотрели его и коротко посовещались. Сухо хлопнул винтовочный выстрел, тело спихнули в кювет.
Когда мы вернулись в полк, я рассказал об увиденном полковнику Усольцеву и начштаба Козыреву.
– Ты помалкивай, что видел, – посоветовал командир полка. – А то обвинят в паникерстве.
А начштаба Козырев спросил:
– Раненых много в колонне было?
– Не слишком.
– Чего же они как овцы на бойню шли? – разозлился майор. – Такая толпа, а конвоиров всего неполный взвод. Кинулись бы, передушили, винтовки похватали – и в лес.
Наш бывший комбат Тимофей Филиппович Козырев сверлил меня жестким взглядом и, наверное, ждал моей реакции, но я молчал.
– Пулеметы у конвоя были? – спросил Козырев.
– Нет. Винтовки и несколько автоматов.
– Могли они охрану смять, – убежденно повторил майор. – Но духу не хватило, шкуру свою спасали.
Насколько прав был решительный начальник штаба Козырев, прошедший Финскую войну, доказавший свою смелость и умение воевать, судить не могу.
Много позже станет известно число наших бойцов и командиров, попавших в 1941 году в немецкий плен. Три с лишним миллиона человек – огромная цифра! Да и в сорок втором году попадут в плен более 800 тысяч бойцов.
Не очень хочется вспоминать эти цифры. И причины приводились самые разные: внезапность нападения, непродуманные оборонительные операции, ошибки высшего командования, приводившие к окружению целых корпусов, армий, прорыву фронтов. Долго можно говорить на эту тему. Один из простых бойцов много лет спустя прямо сказал мне:
– Многие и не очень-то хотели жизни свои класть. Непростая обстановка в стране была. В период коллективизации сколько дров наломали, крестьянских хозяйств порушили и в ссылки людей сотнями тысяч отправляли. Вот и аукнулось все это в начале войны.
А полк с боями продолжал выходить из окружения. В одном месте ночью натолкнулись в деревне на штаб немецкого механизированного полка. И хотя столкновение было неожиданным, ударили мы крепко, расплачиваясь за погибших товарищей и все наши лишения.
Что ни говори, а Усольцев сколотил крепкую команду: начштаба Козырев, комбаты Фатьянов Петр и Чередник Григорий. Неплохо действовала наша восьмая рота, да и остальные бойцы, включая танкистов и других окруженцев, примкнувших к нам.
Сильная техника охраняла тот штаб: бронетранспортеры, зенитные установки, вездеходы, даже 2–3 танка. У нас осталась лишь одна «сорокапятка», стрелковое оружие, гранаты… и злости через край. В стремительно завязавшемся бою на улицах ночной деревни немецкая техника развернуться толком не успела.
Танк Т-3, стоявший у входа в штаб, забросали гранатами и бутылками с бензином. Вторая бронированная машина (тоже Т-3) оказалась неспособной обороняться. Внутри него находились лишь двое танкистов, а трое спали в избе. Их расстреляли сквозь смотровые щели, а трех других танкистов, выбежавших из дома, закололи штыками.
Довольно быстро расправились со штабом. Полуодетые офицеры выскакивали с пистолетами наготове, но их положили пулеметными очередями и ударами штыков. Комбат Петр Фатьянов вместе с несколькими бойцами ворвались внутрь. Там жгли секретные документы. Капитан Фатьянов, которому было всего двадцать четыре года, в упор застрелил двух немецких офицеров и успел крикнуть своим бойцам:
– Документы соберите, они пригодятся.
Это были его последние слова. Выбежавший из дальней комнаты лейтенант очередью из автомата смертельно ранил Фатьянова, убил еще двоих бойцов и хотел взорвать помещение.
Уцелевший красноармеец вцепился ему в горло:
– Сучонок… здесь тебе и конец придет.
Когда боец выпустил обмякшее тело, лейтенант был мертв. А из-под ногтей красноармейца капала кровь – сжимая глотку врагу, он вывернул пальцы и сорвал ногти.
Об этом эпизоде мне стало известно позже. Я со своей ротой, насчитывающей три десятка человек, вел бой на улице, освещенной пламенем горящих штабных машин. Кроме того, какое-то время продолжал работать генератор в кузове грузовика, давая электричество прожекторам.
