Замполит батальона Аркадий Раскин очень нервничал, не на шутку опасаясь высшей меры, но также получил два месяца штрафной роты.
Строже обошелся трибунал с лейтенантом Петром Кузовлевым и красноармейцем Зиновием Оськиным. Оба были приговорены к 8 годам, которые заменили на три месяца штрафной роты. «Самострела», как и предсказывал Ютов, приговорили к расстрелу. Мгновенно потерявший всю свою напускную лихость, он просил, умолял сохранить ему жизнь. Как мне потом рассказывали, председатель военного суда брезгливо отмахнулся:
– Такие, как ты, при первой возможности к немцам бегут. Да и как ты со своей пробитой рукой воевать будешь? Увести труса.
К расстрелу был также приговорен мародер, который самовольно уходил из части и шарил по карманам убитых немцев и наших погибших бойцов. Кроме всякого барахла в своем вещмешке он носил на руках штук шесть часов, в том числе золотые.
Через день нас собрали в небольшую колонну, и мы отправились к новому месту службы. Самой большой радостью для меня стало, что я встретил старого друга Валентина Дейнеку. Он получил месяц штрафной роты, сравнительно мягкий приговор. Лейтенанта Дейнеку вообще хотели оправдать – основная вина падала на меня, как на командира батальона. Но в последний момент судья, насмотревшись на дезертиров и самострелов, сменил решение.
– Из-за таких трусов вся Сталинградская операция могла сорваться, – сказал он. – Повоюйте рядовым!
Наши командирские полушубки заменили на солдатские шинели третьего срока, потертые ушанки. Выдали также обычные гимнастерки взамен комсоставовских. Едва не отобрали валенки (с моими отмороженными пальцами мне пришлось бы туго), но, учитывая усилившиеся морозы, оставили.
Поздно вечером мы пришли в поселок Абганерово (около ста километров от Сталинграда) и свалились без сил на деревянные нары в кое-как натопленном бараке. Заснули как убитые, но еще до рассвета начали просыпаться от холода. Кто-то растопил печку, вторая была неисправна. Люди облепили нагревшуюся печь, обсуждали, что будет с нами дальше.
Дело в том, что хотя приказ о формировании штрафных рот и батальонов был подписан еще летом, дело продвигалось медленно. Ходили слухи, что штрафников бросают в самые опасные места (чуть ли не на минные поля), почти все они гибнут, и шансов выжить у нас немного.
– А какие потери несут в наступлении обычные стрелковые роты, вы что, не знаете? – вмешался я в разговор, который вели несколько молодых ребят. – Порой половина погибает в одной атаке.
Вскоре нас построили. Сделали перекличку (было нас человек семьдесят), перед нами выступил командир штрафной роты, рослый капитан лет тридцати, перетянутый портупеей поверх полушубка. Рядом с ним стоял старший политрук, два-три лейтенанта и несколько сержантов.
– Товарищи бойцы, – обратился к нам капитан. – Вы прибыли к новому месту службы.
Уже первые слова прозвучали для большинства неожиданно. Никто не ожидал, что нас назовут «товарищами бойцами», как в обычных подразделениях. Многие представляли штрафную роту как разновидность тюрьмы, а командиры, стоявшие перед нами, являются кем-то вроде надзирателей.
Однако спокойная неторопливая речь капитана Олейникова Ивана Дмитриевича (он сразу нам представился) слегка нас озадачила. Большинство из нас готовились к худшему и не торопились верить словам.
Капитан объяснил, что мы являемся подразделением Красной армии с некоторыми особенностями. Нам выдадут штатное оружие, в основном винтовки, но получим и несколько пулеметов. В ближайшие дни рота будет пополняться, нас разделят на три взвода, мы займемся благоустройством нашего временного жилья, будет организована боевая подготовка. Понимая, что перед ним не те люди, которых следует потчевать длинными речами, Олейников закончил свое выступление и объявил:
– Сейчас вас покормят, разобьют по взводам, а дальше с вами будут заниматься взводные командиры. Кстати, печники имеются?
Вперед выступил Зиновий Оськин и еще один боец, лет под сорок.
– Вы после завтрака займетесь починкой печи. Необходимые инструменты получите у старшины.
Нас удивил завтрак. Ничем особым нас не кормили. Но мы ждали что-то вроде тюремной баланды. Однако каждый получил порцию еще горячей пшенной каши, в которой было даже немного мяса, по увесистому ломтю хлеба, чай и ложку сахара. Это подняло настроение. Затем нас разбили по взводам. Наша небольшая группа держалась вместе, и мы сумели попасть в один взвод: капитан Ютов, Аркадий Раскин, Валентин Дейнека и я. К нам поторопился присоединиться Зиновий Оськин, занятый ремонтом печки.
Командир взвода лейтенант Леонид Трегуб обошел строй и произнес речь, которая больше напоминала нравоучение политработника. Спортивно сложенный, в коротком полушубке, затянутый в портупею, Трегуб обстоятельно разъяснил, кто мы такие.
Если упростить его речь, то все мы проявили себя как никудышные командиры и солдаты (в общем, отбросы!), многие струсили в бою, когда решалась судьба Сталинграда и всей страны. Трибунал заменил расстрел на штрафную роту, но это последняя возможность для нас доказать, сумеем ли мы оправдать доверие советского народа.
– …И нашей партии, – негромко буркнул Федор Ютов, воевавший с августа сорок первого года и дважды горевший в танках.
– Что за болтовня в строю? – вскинулся Трегуб. – Здесь не колхоз, а штрафная рота.
– Это мы уже знаем, – спокойно проговорил Ютов. – Какие задачи нам придется выполнять, товарищ лейтенант?
– Ну, уж не отсиживаться в тылу, – съязвил взводный. – Конкретную задачу вы получите позже, а пока будете готовиться. Но долго вас в резерве никто держать не будет. Как только взводы будут укомплектованы, рота выдвинется на передний край.
– Говорят, штрафников на минные поля посылают, – набравшись смелости, проговорил Зиновий Оськин. – Правда ай нет?
– Куда пошлют, туда и пойдете. А сейчас шагай, печку в порядок приводи.
Но простой деревенский парень Зиновий Оськин из села с красивым названием Девичьи Горки, что в Саратовской области, продолжал топтаться на месте, бормоча:
– Как же так? Живых людей и на мины. Для этого саперы имеются.
– Не бойся, Зиновий, – весело проговорил танкист Ютов. – На мины не пошлют, невыгодно это. Ноги вместе с валенками или ботинками отрывает. Где столько обуви напасешься?
Взвод засмеялся, послышались другие шутки. Это не понравилось лейтенанту Трегубу.
– Смирно! А вы, товарищ бывший капитан, укоротите язык.
Но танкиста осадить было непросто. Он вытянулся, козырнул и обратился к взводному:
– Как я понял, вы, товарищ лейтенант, нас в бой поведете. Разрешите поинтересоваться, где воевали до штрафной роты?
Федор Трофимович Ютов сразу понял, что перед нами стоит не слишком опытный фронтовик. Человек, прошедший бои, не станет заниматься нравоучениями, да еще свысока смотреть на солдат, с которыми ему предстоит вместе воевать.
