– Скорее бы все кончалось, – тоскливо проговорил штрафник. – Когда атаковать будем, товарищ комбат?
Я заметил, как недовольно дернулось лицо взводного Трегуба. Он терпеть не мог, когда меня называли комбатом или капитаном.
– Когда прикажут, – огрызнулся лейтенант, забывая, что он здесь старший и решать вопрос о наших дальнейших действиях надлежит ему.
Немцы снова попытались закидать нас минами, но командир полка, за которым мы были закреплены, приказал открыть ответный огонь из 120-миллиметровых минометов, и фрицы замолчали.
Наверное, подполковнику было жалко расходовать дефицитные тяжелые мины, чтобы выручать штрафников во время лобовой безнадежной атаки. Но эти отбросы (дезертиры, разжалованные командиры, самострелы, уголовники) сумели сделать, казалось, невозможное – приблизиться на сто метров к немецкой траншее. А значит, надо было пересмотреть ситуацию и на всякий случай поддержать штрафников.
В первом и втором взводе осталось всего человек семьдесят и единственный уцелевший офицер, лейтенант Трегуб. Но эти семьдесят бойцов опасно нависли над левым немецким флангом. Если подбросить им людей из третьего и четвертого взвода, подкинуть боеприпасов и гранат, то капитан Олейников имеет все шансы сделать последний бросок и завязать ближний бой.
А там можно выделить в помощь одну-две роты из состава полка. Правда, в них осталось по 30–40 человек, но они поставят точку в затянувшемся штурме. А докладывать об успехе в штаб дивизии будет подполковник, это его люди пробились на станцию.
Однако время работало против нас. В любой момент на наш «плацдарм» могла обрушить огонь артиллерия или минометы из глубины немецкой обороны. От пулеметов мы были пока защищены, но что, если фрицы подтянут хотя бы пару-тройку полевых орудий и дадут несколько залпов бризантными снарядами? Взрываясь на высоте полусотни метров, они выкосят осколками оба наших взвода за считаные минуты – укрытий от такого огня у нас нет. Словно догадавшись о моих мыслях, Федор Ютов толкнул меня локтем:
– Отдышались и будя. Надо что-то предпринимать, пока сверху шрапнель не посыпалась. А еще фугасные огнеметы могут подвезти. За сто метров они нас живьем поджарят.
– Всю огневую смесь немцы при штурме Сталинграда использовали, – поспешно возразил Аркадий Раскин. – У них с боеприпасами туго.
– А чем же они атаку стрелкового полка отбили? – усмехнулся танкист. – И половину нашей роты угробили. Шапками, что ли, закидали? Слышь, Трегуб, надо что-то делать. Ты вроде посыльного к начальству отправлял. Поторопиться надо.
– Должен ответ прийти, – отозвался лейтенант.
– Ответ – привет… Кто-то должен всю роту поднять, бойцов из полка в помощь подбросить. Подождем еще с четверть часа, и комбат Гладков пусть команду отдает. Я гляжу, кроме него, людей поднимать в атаку некому.
Удивительно, но Трегуб промолчал. Только беспокойно ворочался наш бывший замполит Раскин. Он неплохо разбирался в оружии и знал, что немецкий фугасный огнемет способен за считаные секунды обрушить на нас двадцать литров горящей смеси, которая плавит металл. А если огнеметов будет несколько? Страшно представить, как мы будем гореть живьем.
– Не осталось у фрицев таких огнеметов, – пробормотал он. – Ерунда все это.
Я посмотрел на часы. Мне их оставили, когда забирали документы, награды и снимали капитанские «шпалы» с петлиц. Оставили только нашивки о ранениях и вот эти часы. Время приближалось к двенадцати, а казалось, прошел целый день.
– Если не дождемся ответа, то минут через двадцать продолжим атаку, – сказал я, обращаясь к Федору Ютову и Валентину Дейнеке.
– Может, рывком? – предложил мой старый товарищ Валентин Дейнека. – К «Дегтяреву» два диска имеются, и еще пяток хороших стрелков откроют огонь. А мы кинемся прямиком.
– Вряд ли получится. Вон бронеколпак, а там МГ-42. Его не заткнешь.
– Бронебойное ружье есть.
– К нему всего семь патронов. Да и «Дегтярев» не выход из положения. У фрицев оптика, сметут они его вместе с расчетом. Хорошей поддержки для рывка не получится. А перебежками и ползком, если не телиться, мы за десяток минут к траншеям метров на тридцать приблизимся. Гранат хоть и мало осталось, но оглушить фрицев хватит, а там только вперед в штыковую.
– Пожалуй, – согласился Ютов. – Самарай, следи за своими, чтобы никто в нору не забился.
– За собой последи, – огрызнулся долговязый уголовник. – Мои не побегут. Кто струсит, лично пристрелю.
– Крутой пахан…
Весь этот разговор шел без участия лейтенанта Трегуба. Взводный не выдержал:
– Старший здесь я.
– Никто и не спорит, – засмеялся Самарай. – Без старшего никак нельзя. И что решили, гражданин лейтенант, с какого боку нас подгонять будете? Или сами взвод поведете в атаку?
– Поведу, – запальчиво отозвался Трегуб.
– Страшно под пулями бежать. Хорошо, если один из трех уцелеет, а может, и все здесь поляжем… геройски!
Последнюю фразу произнес ближайший подручный Самарая, уголовник Шмон. Срок у него был лет десять, не меньше. Его заменили на три месяца штрафной роты. Неподъемный срок для штрафника. Если не получит ранения, которое автоматически освобождает его, то прожить эти три месяца мало кому удается. Кажется, Серега Шмон хлебнул рома или спирта из трофейной фляжки и теперь рвется в бой. Тоже не выдерживают нервы.
Из бронеколпака заработал МГ-42, затем ударили два-три легких миномета. Мины одна за другой набирали высоту и взрывались вокруг нас. Тяжело ранило бойца, и его спешно перевязывали.
– Началось, – смахивая снег с винтовки, сказал Федор Ютов. – Готовимся, так, что ли, Василий?
Он вопросительно смотрел на меня. Из укрытия высунулся ствол еще одного пулемета. Третий, станковый МГ-08, ровесник Первой мировой войны, словно разминаясь, дал длинную, довольно точную очередь. Сложно будет одолеть сто метров под таким огнем. Только нет другого выхода.
– Приготовились, – негромко скомандовал я. – По моему сигналу поднимаемся.
В старый, довольно просторный окоп, уходя от пуль, торопливо скатывались бойцы, облепленные снегом. Среди них я с удивлением разглядел командира штрафной роты капитана Олейникова.
С ним вместе были пять или шесть бойцов и сержантов, нагруженные вещмешками и ящиками. Людям по цепочке раздавали патронные обоймы, разнокалиберные гранаты: РГД-33, «лимонки» и даже трофейные «колотушки», удобные для дальнего броска.
Олейников рассматривал траншею, одновременно слушая доклад взводного Леонида Трегуба.
– Вы с Гладковым, что ли, вместе командуете? – перебил его капитан.
– Сержант Дейнека тоже опытный командир, – ответил лейтенант. – Положение такое, что готовимся к атаке вместе. Разбились на группы, каждая знает свою цель.
– На глазах растешь, товарищ лейтенант, – усмехнулся Олейников.
