Взорвались еще несколько мин подряд, а капитан достал ракетницу. Взводя курок, кивнул бронебойщику:
– Надо бронеколпак заглушить. В амбразуру попадешь отсюда?
– Попробую.
– Тогда открывай огонь, не жди ракеты.
Бронебойщик, имя которого я не запомнил, свое дело сделал. Сумел вложить пулю в узкую амбразуру. Пулемет минуты три молчал, давая нам возможность делать быстрые перебежки. Но второй МГ-42 перехлестнул бронебойщика сверкающей трассой, опрокинул противотанковое ружье.
Крепко помог нам сержант Никита Рогожин, опытный пулеметчик. Продырявил из «Дегтярева» в нескольких местах кожух кайзеровского МГ-08, установленного на треноге. Ожившая «пила Гитлера» из бронеколпака накрыла сержанта, он упал на дно окопа с пробитым плечом.
Но мы добились с самого начала главного – вывели из строя два немецких «машингевера». И хотя МГ-42 вскоре заработал снова и не замолкал еще один пулемет, мы сумели пробежать метров сорок и снова залегли под сильным огнем.
Навстречу неслись трассы двух скорострельных МГ-42 (один был укрыт в бронеколпаке), вели огонь автоматы, винтовки. Это был какой-то сумасшедший огонь в упор. Мы слышали лязганье затворов и звон отстрелянных гильз, голоса наших врагов, команды немецких офицеров и унтеров. Из глубокой траншеи удобно бросать гранаты, и «колотушки» взрывались, не долетая до нас метров десяти-пятнадцати.
– Огнеметы, – повторял лежавший рядом со мной замполит Раскин. – Мы бы их выжгли как крыс.
Он словно зациклился на огнеметах, опасаясь, что немцы сожгут его живьем. Между тем, уложив нас в снег, из траншеи расстреливали третий и четвертый взвод, которые бежали по полю. Зачем их подняли прямо на пулеметы? Или мы не умеем по-другому воевать?
– Они отвлекают, – кричал мне, как глухому, капитан Олейников. – Василий, возьми свою группу и проползите еще немного. Гранаты…
Очередь взметнула фонтан снега. Мелкие кусочки льда хлестнули в лицо командиру роты. Олейников кашлял, зажимая щеку ладонью. Между пальцев текла струйка крови.
– Леня… Трегуб, слышишь меня? Ползите вместе с Гладковым. Упустим время – нам конец.
Мы проползли двадцать шагов под огнем, оставив половину группы на окровавленном снегу. Приподнимаясь с «лимонкой» в руке, я перехватил взгляд немца. У него было темное от копоти лицо и блестящие белки глаз. Он перезаряжал автомат. Чтобы спастись, мне надо было побыстрее швырнуть «лимонку» с выдернутым кольцом и первому открыть огонь из своего ППШ. Не успею…
– Жрите, суки!
Позади длинной очередью ударил взводный Трегуб. Немец с автоматом исчез, а я бросал одну за другой «лимонки», увесистые РГД-33 и новые легкие РГ-42, похожие на консервные банки. В двух шагах от меня умело и быстро швырял гранаты Федор Ютов. Летели гранаты слева и справа. Некоторые взрывались совсем рядом, бойцы не успевали как следует размахнуться.
Нас неплохо поддерживали автоматными очередями лейтенант Трегуб и его помощник сержант. Замполит Раскин неловко приподнялся для очередного броска, пуля угодила в руку, а увесистая РГД-33 упала в снег.
Аркадий, не сводя с нее глаз, отползал, отталкиваясь здоровой рукой. Мы знали друг друга давно. Замполит не отличался особой смелостью, но порой удивлял нас, кидаясь в гущу боя. Его никто не заставлял ползти со мной, да и гранаты он толком бросать не умел. Но батальонный комиссар не захотел отстать от своего комбата.
– Прощайте!
Взрыв подбросил его тело все в той же несуразной длинной шинели, а мимо нас уже бежали, стреляя на ходу, остальные группы.
Мы тоже вскочили, человек пять уцелевших гранатометчиков. Аркадий Раскин лежал в разорванной шинели, снег под ним растаял от вытекшей крови. Федор Ютов зажимал пальцами пробитую правую руку. Перехватив мой взгляд, крикнул:
– Бегите, пока фрицы не опомнились.
В траншее шел рукопашный бой. Валентин Дейнека, опустошив диск ППШ, ударил прикладом немецкого пулеметчика. Приклад разлетелся в щепки, а рослый фриц попытался схватить лейтенанта за горло. Дейнека свалил его сильным ударом казенника под каску и поднял валявшуюся под ногами винтовку.
Штрафник из третьего взвода умело орудовал штыком. Заколол одного немца, кинулся на унтер-офицера. Тот стрелял в бойца из «вальтера», угодил двумя или тремя пулями, но штык пронзил его насквозь. Боец выпустил из рук винтовку и, шатаясь, побрел прочь, зажимая ладонью раны.
Обер-лейтенант в теплой куртке стрелял из автомата и одновременно подавал команды. Его свалил очередью из ППШ лейтенант Трегуб. Уголовник Шмон не рвался вперед, но его подтолкнул Самараев:
– Воюй, мать твою!
Сергей Шмон (я так и не узнал его настоящую фамилию) неумело ткнул штыком возникшего перед ним немецкого солдата. Тот без труда отбил удар стволом своего карабина, но когда прицелился в уголовника, Шмон с криком бросился на немца и снова ударил его штыком. Пуля, выпущенная из карабина, опрокинула штрафника на груду стреляных гильз.
Немец выдернул штык, пробивший ему шинель, но Самарай выстрелил в него в упор и отступил к стенке траншеи – он не хотел кидаться в гущу боя.
Из бронеколпака ударил быстрыми очередями МГ-42. Его расчет пытался отрезать штрафников от пятившихся в глубину траншеи немецких солдат. Капитан Олейников стрелял в амбразуру из своего ППШ. Когда закончился диск, скомандовал:
– Гладков, возьми людей и взорвите его.
Меня охватила злость.
– Мое отделение перед траншеей осталось, пока гранатами фрицев выбивали. Вон, в снегу лежат.
Олейников смотрел на меня в упор сузившимися от злости глазами. Лицо, избитое осколками льда, было окровавлено, он дергал кобуру и никак не мог вытащить пистолет. Атака, в ходе которой мы уже ворвались во вражескую траншею, приостановилась. Ротный искал виновных и готов был застрелить любого.
Меня потянул за руку Валентин Дейнека:
– Обойдем колпак с тыла. Ребята гранатами поделятся.
К нам присоединился Зиновий Оськин. Мы побежали к бронеколпаку втроем. В горячке я не учел, что кроме амбразуры в броне имеются два смотровых отверстия по бокам. Из одного высунулся ствол автомата. Длинная очередь сбила с ног Зиновия Оськина, мы с лейтенантом успели броситься лицом в снег.
Одновременно швырнули две гранаты. Автомат замолк, Зиновий с перебитой кистью руки тянулся к нам:
– Перевяжите… кровью истеку.
Разрезав ножом телогрейку, мы туго затянули жгут повыше раны. Кисть болталась на клочках кожи, но оказать нашему товарищу еще какую-то помощь мы не имели возможности – надо было спешно уничтожать бронеколпак.
– Зиновий, лежи и не поднимай голову. Скоро все кончится, мы вернемся за тобой.
Массивный бронеколпак, который вел огонь, возьмет не всякий снаряд. Толщина брони как у среднего танка, а пулеметный расчет из двух человек может вести огонь в любую сторону. По крайней мере, из автоматов. Мы подползли шагов на пятнадцать. Немецкий автоматчик, которого мы не добили, открыл огонь, и мы едва успели нырнуть в воронку.
