Даша и Тимофей грызли крупные жареные семечки, а Аня им завидовала.
– Ничего мне нельзя: ни семечки, ни орехи, ни шоколад… Разве это жизнь? Человек же не виноват, что у него – голос и что он обязан стать знаменитой певицей! Только и слышу от родителей: «Аня, береги голос! Ты должна прославиться! Ты – наша пенсия!» Да, у меня голос. Однажды, когда мы были на море, я просто тихо и спокойно сказала маме, что не хочу рыбный суп, так вокруг у всех машин сигнализация сработала…
– Врёшь, – спокойно заметил Тимофей и сплюнул шелуху.
– А вот и не вру! – вдруг голосом настоящей певицы пропела Аня.
С берёзы, крича, взлетели галки. Где-то вдалеке бешено залаяли собаки. У красной машины сработала сигнализация.
А Тимофей подскочил на месте:
– Совсем что ли, блин? У меня, блин, в ухе, блин, застреляло!
– Говорю же, голос, – скромно пожала плечами Аня.
– «Блин» тоже чёрное слово, – заметила Даша. – И «бляха». Нам отец Владимир говорил. От чёрных слов от людей уходят здоровье и счастье.
– Ну да уж, – не поверил Тимофей. – А как без «блина»? Да у меня ни батя, ни дядья, ни братья без «блина» и подлежащее со сказуемым не склеят.
– Пусть вместо «блина» говорят «мяу», – посоветовала Аня.
Тимофей захохотал так, что закашлялся и опять плюнул шелуху от семечек на траву.
– Прикинь, вся семья мявкать начнёт… Да тут соседи на помощь сбегутся, «скорую» вызовут…
– А вот отец Владимир никогда не выражается.
– Он батюшкой работает, ему все и так всё сами несут. А у простого народа жизнь тяжёлая.
– Кто ему что несёт? – удивилась Даша. – У него и картошка своя, и молоко, и пчёлы… Всё своё, всё сами… А ведь городские, между прочим…
Помолчали.
Вдруг в доме напротив что-то звякнуло, стукнуло, хлопнуло, и сердитый женский голос сказал громко:
– Знаешь, голубчик, не для того мы ехали в такую даль и снимали дом в деревне, чтобы ты играл в компьютер! Немедленно иди и дружись с друзьями!
Следом из калитки вылетел, словно его наподдали, как мячик, человек лет одиннадцати.
Он молча смотрел на Аню, Дашу и Тимофея, а они – на него.
– Что висушили́сь? – вдруг сердито спросил он. – То есть, это… Что вицарапали́сь? Нет… Что викарабкали́сь?
– Вытаращились? – подсказала Даша.
– Да! – с облегчением вздохнул он. – Спасибо́!
– Пацан, ты что, нерусский? – спросил Тимофей.
– Я рюсский! – обиделся тот. – Я Филипп Денисови́ч Устино́фф! Ми рюсские люди!
– Не кипятись, земеля
[1], – сказал Тимофей. – Садись, перетрём.
Филиппу дали семечек. Аня и Даша показывали, как их надо чистить. А Филипп рассказывал, что его мама лучше всех училась в институте в Питере, и её послали учиться во Францию, а там она познакомилась с его папой, который уже работал, и как они поженились и всё хотели поехать обратно в Россию, но то у папы появлялась хорошая работа, которую было жалко бросать, то у мамы, родился он, Филипп, и так они жили в городе Лимаж-Сюр-Лё-Визаж и дотянули до того, что ему уже одиннадцать лет, а он плохо говорит по-русски, и мама с папой сердятся на него и друг на друга, и вот решили отправить его на пол-лета в русскую деревню, чтобы он тренировался говорить по-русски и чувствовал себя русским человеком.
– Натренируем, не бойся, – пообещал Тимофей. – Что такое «блин» знаешь? Или «бляха»?
Даша легонько стукнула Тимофея по затылку, а Филипп сказал, с ударениями на последние слоги:
– Конечно́! «Блин» и «бляха́-муха́» – это когда что-то упало или сломалось или вообще деньги кончились.
Тимофей и Филипп пожали друг другу руки.
Солнце садилось. Пахло свежескошенной травой и вкусным дымом из бани. На озере кто-то купался и визжал от удовольствия. На опушке (в деревне не было дома культуры, и собрания или танцы устраивали на опушке леса) уже начиналась дискотека. Издалека музыка казалась красивой, как всё вокруг.
– Ань, спой? – попросила Даша.
– Только не сильно, – уточнил Тимофей.
Аня запела что-то тихое и задумчивое. Пока в ответ никто не залаял.
Было хорошо.
И тут из-за поворота на велосипедах вырулили Оля и папа.
– Ничего себе деревня! Вот так глушь! Да это оперный театр какой-то! – восхитился папа. – А как у вас с котятами? А то у нас лишние. Пять экземпляров.
– У моей бабушки однажды шестнадцать котят было, – похвасталась Даша. – Я, такая, приезжаю на каникулы, а тут шестнадцать котят… Мамочки…
– Шестнадцать котят и одна девочка! – вслух представила себе Оля.
– О-ля-ля! – сказал Филипп.
– Классное название для книжки, – решил папа. – Надо только найти подходящего писателя.
– Такую книжку не каждый напишет, – согласилась Аня.
– С котятами все к отцу Владимиру обращаются, – посоветовала Даша. – И со щенками тоже. Он их паломникам втюхивает.
– Паломники, это у кого что-то поломано? – спросила Оля.
– Паломники – это люди, которые путешествуют по святым или историческим местам, – сказал папа. – А тут поблизости знаменитый древний монастырь. И церковь в нашей деревне тоже знаменитая, поэтому сюда часто приезжают верующие и просто люди, которым интересна старина.
– Знаменитая церковь, – кивнул Тимофей. – Елизаветинское барокко, вторая половина восемнадцатого века, жемчужина Верхневолжья, – и смачно выплюнул шелуху от семечек.
– Не деревня, а клуб любителей прекрасного, – рассмеялся папа. – Ну, принимайте в клуб Олю и дядю Митю. У нас с собой вступительные взносы в виде конфет.
4
Тётя Алина с собачкой Жаклин приехали погостить. Тётя Алина – мамина подруга. И бабушка её просто обожает, говорит: «Алиночка умница, знает, чего хочет, и своего добьётся». Бабушка хвалит тётю Алину, что она не вышла замуж рано, как мама Оли, а ждёт принца, и обязательно дождётся. Так-то тётя Алина хорошая, только похожа на кого-то противного, то ли из мульта, то ли из компьютерной игры. Когда Оля видит тётю Алину, ей хочется поскорее тётю Алину или выключить, или вообще ликвидировать и поскорее перейти на другой уровень. С Жаклин, собачкой тёти Алины, тоже что-то непонятное. Оля обожает собак, даже таких мелких, как Жаклин. Но Жаклин всё-таки тоже немножко противная, похожая на какую-то муху на ножках и в джинсовом костюме. Да, на Жаклин надет джинсовый костюм, а на голове хвостик собран резинкой со стразами. У неё целый чемодан нарядов. И есть своя страничка на Фейсбуке. Только вышли из машины, тётя Алина застонала: «Ах, какой воздух», – а Жаклин стала бешено лаять своим писклявым голосом и какать где попало.
