– Не раскатывай губу, – влез Шин. – Когда все закончится, все вернется на свои места.
– Мы по-прежнему правим этим переулком, – добавил Флинн.
– Вы хотите сказать, я по-прежнему правлю переулком, – поправила их обоих черепаха.
Еноты-близнецы покраснели – впервые на чьей-либо памяти.
Кит не сдержал улыбки. Все звери вокруг него были жулики с голодными глазами, изъеденные блохами преступники и негодяйские, роющиеся в отбросах лжецы… но они были общиной. Его общиной.
– Итак, Кит, – проворковал Сизый Нед, – у тебя есть план сражения с Безблохими или только много громких слов?
Кит взглянул на свои лапы, потом оглядел переулок из конца в конец. Потом посмотрел на Эйни и дядю Рика и на большие дома Людей, где таились Безблохие, и подумал о своих родителях, и о стае собак, что гналась за ними, и о жестоком рыжем коте, который приказал им убить их, и затем кивнул.
– Думаю, есть, – сказал он. – Нам понадобится мусор. Много-много мусора. И чем зловоннее, тем лучше.
– Вонючий мусор? – переспросила Эйни. – Как это поможет нам одолеть Безблохих?
– Они считают нас ни на что не годными, грязными, гнилыми, роющимися в отбросах лжецами, – пояснил Кит. – Вот и покажем им, какими грязными мы можем быть.
Глава двадцать шестая
Пернатая уловка
Солнце взобралось в зенит в Рассеченном Небе. Как Титус и планировал, далее тени от мусорного бака не осталось, где могли бы укрыться паразиты. Он встал в стойку посреди переулка – одна лапа поднята, нос процеживает воздух. За ним собралась его Безблохая армия.
Все застыло. Только поскрипывала на ветру вывеска закрытой цирюльни Энрике Галло. Шелестели листья, задевая крышку мусорного бака, служившего ставнями для пекарни Анселя. Даже бродячий пес, охранявший вход в «Ларканон», куда-то подевался.
Неужто паразиты и правда послушались его предупреждений и покинули переулок навсегда?
Титус закрыл глаза и тщательно принюхался. Нос говорил ему гораздо больше, чем глаза.
На него тут же обрушилась вонь Вывихнутого переулка. Запах добычи едва пробивался сквозь нее. Ветерок доносил обрывки запахов белки и мыши, крысы и лисицы, хорька и скунса, но ни следа того особенного мускусного запаха енота.
А сильнее всего воняло мусором.
Тошнотворный сладковатый душок тухлого мяса и тяжелое зловоние гнилых овощей. Он почти ощущал на вкус горькую вонь ржавчины и щиплющую язык мокрость старых ковриков, слишком долго пролежавших под дождем. Еда, и отбросы, и грязь – все смешалось, и Титус затосковал по комфорту своего людского дома, с его ароматными простынями и жарящейся в духовке курицей… но нет!
Не отвлекаться! Надо сосредоточиться. Обитатели Вывихнутого переулка грязные, изъеденные блохами паразиты, и вонь только лишний раз доказывает, что их следует изгнать или уничтожить. Насколько это в Титусовых силах, они не станут больше загрязнять цивилизованные места этого мира.
Его заместитель, говорливый хомяк по имени Мистер Пиблз, стоял рядом с Титусом, зажав в лапках коробок спичек – одновременно и щит, и оружие.
– Думаешь, они удрали, Титус?
Пес улыбнулся. Поднял изящную лапку и вылизал между пальцами. Армия у него за спиной пристально наблюдала за командиром.
– Думаю, они бежали пред нами, – заявил он.
– Слышали? – закричал Мистер Пиблз. – Они бежали пред нами! Пред Безблохими!
– БЕЗБЛОХИЕ! – откликнулась армия, размахивая своим оружием.
Сборище домашних питомцев вооружилось лучшим оружием, какое они могли стащить у себя из домов. Тут был питбуль с зажатой в пасти гигантской игрушкой-жевалкой в качестве дубинки. Шетландская овчарка принесла носок с засунутым в нее бейсбольным мячом, а две сиамские кошки натянули между собой кусок яркой ленты, утыканный кнопками. Попугай приволок пакетик с перцем-чили, чтобы сыпать сверху, а большая бородатая ящерица соорудила себе духовое ружье. В когтях она цепко сжимала соломинку, а за спиной у нее висел полный колчан швейных игл.
Вдобавок ко всей этой амуниции Безблохие располагали древним оружием – когтями и зубами, прекрасно ухоженными благодаря заботливым людским ветеринарам.
– Оссссторожно, Титуссс. – Бэзил подполз к псу и зашипел ему в ухо. – Они тут ххххитрые.
– Не волнуйся, Бэзил, – отозвался Титус. – Ты теперь на стороне победителей. Отдыхай.
Титус почти жалел, что шелудивые обитатели переулка не выступили против его армии. Это было, разумеется, нечестно, но о честности пусть Люди переживают. Животных же волнует одно, и только одно: территория.
Французский бульдог нетерпеливо фыркал. Низенький тупорылый песик вооружился скейтбордом, детской игрушкой, и намеревался использовать ее как таран, не задумываясь, как эта игрушка покатится по разбитому асфальту и грунту Вывихнутого переулка.
– Может, они еще там, – предположил он. – Может, они прячутся.
Титус улыбнулся бульдогу. Склонил голову набок. Гавкнул, и Мистер Пиблз бросился песику на голову и принялся царапать ему между ушками, пока тот не свалился с доски и не взмолился о пощаде.
– Вы не задаете мне вопросов! – заорал Титус. – Вы просто подчиняетесь. Понятно?
– Да, сэр! – хором пролаяла, просвистела, проухала и прокричала армия.
– Хорошо, – сказал Титус. – Шестипалый! Докладывай!
Рыжий кот прокрался вперед, челюсти его были плотно сжаты. Встав перед Титусом, он не отдал честь и не поклонился – вообще никак не выказал уважения.
– Ну? – гавкнул Титус.
Кот выплюнул крохотного и насмерть перепуганного воробья-репортера.
– Этот трус услышал мой колокольчик и тут же вывалил мне все, а мне так хотелось самому это из него выковырять.
Титус взглянул сверху вниз на перепуганного птенца. Крылья у малыша были связаны зубной нитью, а лапки перетянуты резинкой.
– И? Хочешь пойти по стопам дятла, мелочь? Говори! Паразиты действительно ушли?
Воробей не обратил внимания на Титуса и встретился взглядом с Бэзилом.
– Чирик, чирик, чирик, – произнесла птичка, а даже домашние звери знают, что со стороны воробья это смертельное оскорбление.
Бэзил зашипел и стиснул воробьишку в своих кольцах, но Шестипалый выхватил его когтями и подвесил несчастное пернатое над своей разинутой пастью.
– Это мой завтрак, Бэзил, – сообщил он, – а не твой.
– Чирик, чирик, чирик! – взорвалась щебетом стайка воробьев, прятавшихся в дереве над ними.
– Вот и ответ, – сказал Титус. – По крайней мере, воробьи остались. – Он крикнул в сторону дерева: – Если вам дорог ваш приятель, говорите правду! Где остальные?
Воробьи смолкли. Титус в жизни не слышал, чтобы птицы-репортеры умолкли полностью. Шерсть у него на спине встала дыбом.
