Для выполнения своего обещания Н. К. Рерих должен был поехать из Петербурга в Гагры, где находилась южная резиденция принцессы Ольденбургской Евгении Максимильяновны, и там попытаться уговорить ее написать это довольно странное письмо в поддержку А. Бенуа. Несмотря на такие обстоятельства, Александр все же продолжал надеяться на благоприятный исход. Он не прекращал работы над составлением следующих номеров журнала Общества и даже не поехал с женой и детьми в Рим. Позже он писал в воспоминаниях:
«…после таких решительных изъявлений своей дружбы Рерих все же никуда не поехал, а принцесса никакого письма мне не написала. Мои страдания (очень реальные и очень мучительные — хуже нет ничего, как когда надо прибегнуть к какой-то неизбежной операции и та все время откладывается), мои страдания обострились…»
Но уже в начале марта Александр Бенуа, ничего не дождавшись и окончательно уверившись, «что Рерих никогда в Гагры не поедет», назначил день своего отъезда в Рим, надолго после этого затаив обиду на искренне хотевшего ему помочь Н. К. Рериха. За время трехмесячного отсутствия Бенуа в Петербурге выставка «Современное искусство» была закрыта, а новый редактор журнала «Художественные сокровища России» Адриан Прахов уже сидел в кресле, некогда принадлежавшем Александру, и печатал заказанные прежним редактором статьи, материалы и фотографии. Большие надежды Бенуа на прибыль от выставки «Современное искусство» были напрасными. Вернувшись в Петербург, Александр никого не нашел в «Современном искусстве». Само помещение было закрыто, и Бенуа насилу отыскал какого-то сторожа, от которого только и смог добиться: мол, «уехали, и когда будут обратно, не сказывали». Лишь недели через две в Петербурге все же появились князь Щербатов с Мекком. Приехали они специально, чтобы встретиться с Бенуа, и вовсе не для того, чтобы, как писал из Москвы князь Щербатов, передать ему заведование проектом «Современное искусство», а для того, чтобы сообщить, что они совершенно отчаялись и теперь не видят целесообразности и даже вообще художественного смысла своей затеи. Главное же, что исполненный для них Александром Бенуа заказ на оформление рабочего кабинета оказался совершенно бесполезным. «При этом, естественно, — писал обиженный на всех и вся А. Бенуа, — они не обнаружили ни малейшего интереса к тому, исполнил ли я данный ими заказ „рабочего кабинета“; но и я не напомнил им о нем и не показал им своих проектов, так как сам был ими слишком недоволен. Так бесславно и кончилась та затея, которая при своем возникновении должна была свидетельствовать о нашем „несомненном Ренессансе“ и на осуществление которой князь Щербатов положил больше ста тысяч рублей. Как это ни странно (и несмотря на то, что рушился один из устоев, на которые я рассчитывал), я был рад такой развязке, так как, повторяю, в глубине души никогда не верил в жизнеспособность этой „барской блажи“ и еще менее чувствовал в себе призвание к ней». В такой ситуации обида на Рериха переросла в нечто большое, из защитника он превратился в инициатора всех бед Александра Бенуа.
После закрытия выставки в 1903 году Дмитрий Философов в хронике журнала «Мир искусства», в заметке «Погибшее предприятие», так объяснял полный крах выставки: «Насколько беспочвенно наше, так называемое, меценатствование… Лица, с такою легкостью начавшие столь обширное дело… не поняли, что, испугавшись дальнейшей работы и затраты средств, они скомпрометировали то дело, в которое верили…»
[95]
Причина закрытия выставки была, конечно, не в меценатах, хотя И. Э. Грабарь и писал, что финансовые неурядицы Щербатова поставили крест на всем предприятии. «У Щербатова вот какая неприятность. Он ведь продал имение… и его надули. Как-то не так сделаны условия, и теперь он должен опять взять его обратно, но уже в разоренном совершенно виде. История миллионная. Оттого и „Современное искусство“ пришлось закрыть»
[96].
Дмитрий Философов писал об истинных причинах закрытия выставки: «Нельзя отрицать, что затея эта далеко не оправдала возложенных на нее надежд и не окупила, конечно, и сотой доли затраченных средств. Задумано предприятие было слишком широко, в расчете на долгое существование; практическая сторона дела не была вовсе принята во внимание».
Действительно, концепция выставки «Современное искусство», организованной в здании на Морской улице, не была продумана — все интерьеры были слишком дорогими и многим не по карману. Удалась только первая выставка известного французского ювелира Р. Лалика, его украшения очень быстро раскупили петербургские и московские модницы, тем более что он сам лично представлял свою коллекцию в Петербурге, а вот интерьеры так и остались лишь оформлением для чужих произведений искусства.
«Не было получено ни одного заказа на обстановку, — писал Грабарь в своих воспоминаниях, — и не только целая комната, но и отдельные стулья не были заказаны… Комнату Бенуа и Лансере, а также будуар Бакста Щербатов перевез к себе в Москву, в дом, выстроенный им вскоре по проекту А. И. Таманова на Новинском бульваре, а остальное разошлось по рукам, кому что».
Участие Рериха в выставках «Мира искусства» совпало с закрытием самого объединения художников и его одноименного журнала. Еще осенью 1902 года проходила выставка в Москве, где среди работ других художников демонстрировались и картины Н. К. Рериха, а в начале 1903 года, на последней пятой выставке, организованной в Петербурге журналом «Мир искусства», была представлена вызвавшая множество толков и споров картина «Город строят», купленная впоследствии Третьяковской галереей. Пятая выставка «Мира искусства» проходила все на той же Большой Морской улице, только теперь не в доме № 33, а напротив, в здании Императорского Общества поощрения художеств в доме № 38. Естественно, В. В. Стасов, выступавший всегда против «Мира искусства», был очень обижен на своего протеже Николая Рериха за участие в этих выставках.
Сразу после открытия выставки в петербургском журнале появилась статья Владимира Васильевича Стасова «Две декадентские выставки». Уважаемый критик был огорчен еще и тем, что Общество поощрения художеств, некогда боровшееся с декадентством, пустило в свои залы такую, по его мнению, неприличную выставку. Еще обиднее, что новые картины Рериха полностью отвечали концепции крамольного мероприятия, организованного Дягилевым и Бенуа. «Многочисленные картины и эскизы Рериха, — писал в этой статье В. В. Стасов, — занимающие столько места на обеих декадентских выставках, вдоль и поперек Большой Морской улицы, возбуждают значительное сожаление… Страшно неудачная картина последнего времени „Город строят“, представляющая вместо городка какое-то безалаберное, фантастическое столпотворение вавилонское, с отталкивающим желтым колоритом… Было время, когда г. Рерих, только что выйдя из мастерской Куинджи, чуждался декадентства… Позднее натура взяла свое, и он перешел в тот лагерь, который был ему всего роднее и свойственнее. И конечно, он поступил вполне правильно и превосходно. С этой новой стороны он только и должен быть взвешиваем и оцениваем… Его старорусские „охоты“, „битвы“, „флотилии“ и т. д. — не что иное, как приближение к декадентским безобразиям финляндца Галлена»
[97].
