Перед этим подъездом по утрам не выстраивалась вереница экипажей, как вблизи других петербургских частных школ. Ученики должны были пешком приходить в гимназию, невзирая на свое положение и благосостояние. Всем родителям директор школы говорил:
— Если ваше состояние позволяет вам отвозить вашего сына в школу на лошади или в моторе, я, конечно, не могу вам это возбранить. Но я категорически настаиваю на том, чтобы он выходил из экипажа где-либо на пространстве от угла 13-й линии до угла 14-й. И лучше — ближе к углу 13-й. Я настойчиво возражаю против того, чтобы в юных умах учеников с раннего возраста создавалось впечатление имущественного неравенства их и их товарищей.
Родители строжайшим образом исполняли это указание Карла Ивановича, поэтому утром, вдоль тротуара, вдалеке от школы, выстраивались экипажи, из которых выходили богатые гимназисты и уже пешком преодолевали оставшиеся метры к дверям гимназии Карла Мая.
Входная дверь гимназии была украшена мощной изогнутой медной рукоятью, каждый ученик эту дверь открывал сам, но зато следующую, внутреннюю дверь тамбура перед гимназистом, так же как и перед каждым преподавателем, распахивал швейцар Степан. Он был одет в светло-серую кургузую тужурочку с гладкими, всегда блестящими золотом, большими медными пуговицами. У швейцара были светлые небольшие усики и широкое лицо крепкого ярославского крестьянина. Всех гимназистов удивляла необыкновенная, не соответствующая его полноватой фигуре, легкость и проворность.
У Степана было много разных обязанностей: вручать преподавателям всевозможные записки, лежавшие на столиках перед двумя зеркалами у внутренней стеклянной стенки вестибюля, подметать пол, вытирать пыль, передавать устные распоряжения, иногда даже отвечать на телефонные звонки в вестибюле.
Гимназистам льстило, что утром, перед началом занятий, Степан распахивал перед каждым учеником дверь и с одинаково помпезным видом, неуловимо быстрым движением сняв со своей головы форменную фуражку с золотым околышем, отчеканивал, словно военный, при этом с высочайшей почтительностью: «Здравствуйте, господин Рерих!», «Здравствуйте, господин Бенуа!», «Здравствуйте, господин Философов!», «Здравствуйте, господин Скалон!» Поэтому, чтобы услышать такое приветствие, некоторые ученики приходили в гимназию даже раньше. Степан знал по фамилии каждого, несмотря на то что в гимназии учились более двух сот человек.
После занятий, так же как и утром, Степан, мгновенно отбросив в угол щетку, которой он подметал кафельный пол вестибюля, распахивал перед каждым гимназистом массивные двери и, вскинув фуражку высоко над головой, громко произносил: «Алибидерчик, господин Бенуа!» или «Алибидерчик, господин Рерих!»…
Поэтому гимназисты редко решались прогуливать какое-либо занятие, так как громогласное «Алибидерчик», казалось, разносилось по всем коридорам гимназии и, естественно, Карл Иванович обязательно поинтересуется, почему тот или иной ученик покинул гимназию слишком рано.
Зимой гимназисты играли в снежки, они собирали два войска, одно из которых обычно защищало снежную крепость, сооруженную на специально подготовленном холме. В штурме снежной крепости принимали участие и воспитатели, они всегда выступали в роли полководцев.
Преподавание в гимназии до 1890 года велось в основном на немецком языке, но после распоряжения российского правительства о запрещении преподавания в гимназиях на иностранных языках все уроки стали проходить на русском. Рерих тогда учился уже в шестом классе.
Закон Божий читался раздельно для лютеран и православных, Н. К. Рерих посещал уроки православного священника, дьякона церкви Академии художеств Постникова. У лютеран был свой пастор — Юргенс. Николай Константинович рассказывал, как в гимназии, на Пасху, поздравляли директора Карла Мая: «Христос Воскресе, поздравляю, Карл Иваныч!» А он обычно отвечал: «И я тоже».
Первым учителем рисования Николая был латыш Карлис Петерсон, работавший в гимназии Карла Мая, а близкий друг отца, известный скульптор Михаил Микешин, пропагандист украинского искусства и ученик Тараса Шевченко, одобрял первые работы Николая, давая ему профессиональные советы.
«От школьных лет, — писал Рерих, — в гимназии Мая оставалось несколько моих памяток. Были предметы из первых курганных раскопок вблизи нашего поместья Извара Царскосельского уезда. Был портрет директора К. И. Мая и рельефная карта. Была программа торжественного спектакля с портретом Гоголя. Гоголь часто ставился в ученических спектаклях и всегда был мне близок. Именно не реализм Гоголя, но его высокая духовность и тонкая потусторонность особенно увлекали. В те же области уводили и встречи с Микешиным, и учреждение Общества имени Тараса Шевченко, и постановка живых картин украинских — все это разнообразно сближало с мастерством Гоголя. Были эскизы, посвященные Хмельницкому, и „Страшной мести“, и „Майской ночи“.
К такому же увлекательному миру приводили и уроки географии Карла Ивановича Мая. Не только чертились богато расцвеченные карты, но и лепились цветными пластилинами рельефные изображения со всеми, так любимыми гимназистами горами. Поощрялись большие размеры и новые комбинации запоминаемых раскрасок. По правде говоря, такая внушительность изображения была очень увлекательна. На праздниках устраивались географические шествия, сопровождаемые самодельными стихами. Помню, как Бенуа изображал желтый Хуанхэ, а блондин Калин — голубой Янцзыцзян. Мне же досталась Волга»
[12].
Как-то, прочитав эти воспоминания, Александр Бенуа, со свойственной ему завистью к Н. К. Рериху, заметил: «К сожалению, что представлял он сам в „Шествии рек“, я не помню, пожалуй, он и не участвовал в нем, а сидел среди зрителей».
Не зря в Петербурге ходил анекдот, что однажды в светском обществе спорили, кто больше понимает в искусстве — Рерих или Бенуа. Тут и прозвучала знаменитая фраза, оставшаяся у всех в памяти: «Рерих будет всегда творить, а Бенуа все критиковать».
Азарт археолога рано овладел Николаем, еще в 1883 году, когда он 9-летним мальчиком в имении Извара наблюдал за раскопками, производимыми археологом Львом Константиновичем Ивановским.
Уже в 14-летнем возрасте Николай Рерих вместе с сыновьями деревенского дьякона и под руководством студента Технологического института помогал раскапывать несколько курганов вблизи имения. Тогда среди старинных предметов было найдено много серебряных и золотых монет X–XI веков. Большую часть найденного в кургане Николай отнес в гимназию, где через несколько лет был открыт этнографический музей, в основу которого легли его находки. Иногда он самостоятельно раскапывал курганы в Изваре. Это его увлечение поощрял преподаватель истории и географии — Александр Лаврентьевич Липовский, позже ставший третьим и последним директором гимназии имени К. И. Мая.
«Около Извары почти при каждом селении были обширные курганные поля от X века до XIV, — вспоминал Н. К. Рерих. — От малых лет тянуло к этим необычным странным буграм, в которых постоянно находились занятные металлические древние вещи. В то же время Ивановский производил исследования местных курганов, и это тем более подкрепило желание узнать эти старые места поближе. К раскопкам домашние относились укоризненно, но привлекательность от этого не уменьшалась. Первые находки были отданы в гимназию… Каждое лето открывалось нечто весьма увлекательное»
[13].
